Сон расплывался, нехотя выпуская его из своих объятий. Другая реальность – страшная, чуждая, но почему-то родная – слишком медленно растворялась в настоящем, пропахшем тяжелым солдатским потом, дешевым сапожным кремом и вонью больших коричневых тряпок, которыми драят полы казармы солдаты первого года службы.
– А тебе что, душарра, особое приглашение?
Удар тяжелым сапогом сбросил его с узкой солдатской койки. Еще не придя в себя со сна, он умудрился по-кошачьи перевернуться в воздухе и приземлиться на четыре точки. Это спасло его от удара головой о прикроватную тумбочку, но еще больше разозлило дембеля.
– Ишь ты, сука, какой верткий! – удивленно произнес тот, обходя двухъярусную солдатскую койку. – Как дрыхнуть – так мы всегда первые. А как законную калабаху огрести – так мы косим даже во сне? Нет уж, душок, получи заслуженное!
Второй удар был направлен точно в живот. Так бьют футбольный мяч, снизу вверх, чтоб на носок пришлась основная сила, от которой мячик летит высоко-высоко, прямо к черному, звездному небу из сна, клочья которого все еще слабо колыхались там, под потолком, рядом с электрическими лампочками.
Когда ты еще не до конца проснулся, случается, что некоторые движения происходят рефлекторно. Вот и сейчас он чисто на рефлексе слегка отклонился в сторону. При этом сапог дембеля ударил левее, под мышку…
Он и сам не понял как так получилось, что нога в сапоге оказалась плотно зафиксированной между рукой и телом. И, наверно, от неожиданности, а может, по инерции от удара, он резко отклонился назад.
Хрясь!
Отъевшаяся на ворованных с кухни харчах морда дембеля с размаху впечаталась в стальной край койки второго яруса. После чего, не удержавшись на одной ноге, дембель как подкошенный рухнул на пол, заботливо покрытый «духами» в прошлом месяце защитной краской. На темно-оливковую зелень досок обильно плеснуло красным из расквашенного носа.
– Т-ты!!! Урод грёбаный!!! – прохрипел дембель, тяжело поднимаясь с пола и утирая нос рукавом нового хэбэ, только вчера выменянного у каптерщика на ящик тушенки. – Писец тебе, душара! Мыль веревку, падла вонючая!
* * *
У него было простое имя – Иван. Изначально, с рождения… Потом у него было много имён. Вначале – глупые и обидные прозвища в школе, так как дети не любят тех, кто держится особняком, не желая пакостить учителям или вместе с одноклассниками мучить пойманную кошку. Потому сверстники мстили – когда подло и исподтишка, а когда набросив на голову пальто и навалившись кучей и молотя в два десятка маленьких, детских, злых кулачков. Дети жестокий народ. Впрочем, когда они вырастают, мало что меняется.
Потом была армия, в которой для молодых солдат, кроме «дух» и «урод», других имён не существует. А вот если «дух» и «урод» ещё и подчеркнуто избегает общества сослуживцев, так как не курит, не пьет дешевую водку и не любит воровать без особой надобности, – вот тогда ему приходится уж совсем туго.
Его били. Его били утром, днём, вечером и ночью. За то, что плохо вымыл пол, за то, что не выпросил у гражданских, работающих в полку, пару сигарет для «дедушки», за то, что слабее, за то, что родился в центре Москвы, а не в сотне километров от Кольца, и просто так, оттого что можно ударить безнаказанно. Его били всегда толпой, так как один на один делать это было опасно. Не потому, что он умел драться. Просто порой случалось так, что тот, кто пытался избить его, сам неловко оступался и падал, причем сильно и больно… Однажды его били особенно жестоко, и здоровенный дембель сломал ему руку. Провалявшись в госпитале несколько месяцев, он вернулся в часть. И всё началось сначала.
Он терпел. И медленно сходил с ума. Он почти разучился говорить. Да здесь этого и не требовалось. Достаточно было вовремя буркнуть «Есть!» или «Так точно!», приложить руку к потертой пилотке – и к солдату не было бы никаких претензий. Но часто слишком болело избитое тело, отказывался нормально работать измученный бессонными ночами мозг и голодные спазмы постоянно терзали желудок, заворачивая его в тугую, ноющую спираль. И потому двигался и соображал он медленнее своих сослуживцев, получая львиную долю пинков и зуботычин. Он не умел заводить друзей на кухне, не умел втираться в доверие к офицерам, не умел и не хотел учиться выживать в болоте животной силы и животного страха, который называется человеческим обществом.
