– Здорово, браток, – Иван погладил холодный ствол. – Поработаем сегодня?
Пистолет щелкнул предохранителем и, казалось, шевельнулся, поудобней пристраиваясь рукояткой под пальцы нового хозяина.
Иван проверил магазин, дослал патрон в патронник, поставил оружие на предохранитель и засунул его за пояс. Четыре «лимонки» лежали рядком, поблескивая черепаховыми спинками.
Одну Иван сунул в карман.
– Вот и ладушки.
Он попрыгал на месте, проверяя, удобно ли разместилось спрятанное оружие, и, удовлетворившись результатом проведенных испытаний, провел ладонью по книге, доставшейся ему от матери.
– А с тобой, подруга, мы познакомимся попозже… – сказал он. Потом подумал мгновение – и взял в руки тяжёлый фолиант.
Старинная книга, обёрнутая местами потрескавшейся кожей, внушала невольное уважение своими размерами, весом и, естественно, возрастом. Время безжалостно отметило ее своей иссохшей рукой. От книги шел запах тления и седой старины, который особенно остро ощущается в гулких музейных залах.
Иван перевернул несколько страниц. Какие-то непонятные тексты, значки, пентаграммы, вклеенные манускрипты, ветхие настолько, что на них дыхнуть-то было страшно, не то что трогать их руками. В основном – латынь и закорючки на каком-то совсем уж невиданном языке, вовсе и не похожие на буквы. Иван заглянул в конец книги. Два или три листа были исписаны убористым женским почерком, скорее всего мамкиным. Дальше – чистые страницы.
– Ну это точно попозже, – сказал он, захлопнул фолиант и положил его обратно. И тут его взгляд упал на мешочек с крылатым диском, который дед Евсей Минаич оставил ему перед смертью.
Из мешочка, перетянутого у горлышка тесемкой на манер вещмешка времен Второй мировой, торчал клинок, прорезавший в материи существенную дыру.
– Что за дела? – удивился Иван и потянул за кожаные тесемки.
Внутри по-прежнему лежал амулет. Но это уже не была просто звезда в крылатом металлическом круге.
Один из лучей пентаграммы вытянулся и хищно удлинился раз эдак в пять. Теперь это был тонкий обоюдоострый клинок, длиной примерно в ладонь. Новорожденное воронёное лезвие, как и сам амулет, было испещрено надписями на непонятном языке. За ним тянулась такая же тонкая черная рукоятка, оканчивающаяся звездой-амулетом.
Иван протер глаза. Ни клинок, ни рукоять не исчезли.
Он осторожно взял в руку кинжал. Теперь это был именно кинжал – и никак иначе.
– Выкидуха? Или не выкидуха?
Иван рассеянно вертел в руках вещицу, ища где у неё кнопка. А как иначе можно было бы объяснить невесть откуда появившееся у амулета стальное жало и чёрную, довольно тяжелую рукоять?
– Может, дед успел к диску уже после кинжал присобачить, а мне не сказал? Да нет, вроде бы на него не похоже… Странно… Твою мать!!!..
Иван и не заметил, как свободной рукой он коснулся лезвия. Вроде бы слегка дотронулся, но порез оказался неожиданно глубоким. Кровь частыми каплями стекала из ранки на стол, тут же образовывая маленькие круглые лужицы. Иван припал губами к порезу и выдернул клинок из пола, куда тот воткнулся, выпав из его ладони. По– хорошему, надо было б бросить все и пойти перевязать руку, но Иван, не в силах оторваться от диковинного оружия, продолжал его рассматривать.
– Пролетарский ножичек, со звездой, – хмыкнул Иван.
Камни ярко сверкали и переливались гранями. Казалось, будто внутри них горели маленькие фонарики.
– Хотя нет, не похож ты на пролетария, – с сомнением сказал Иван кинжалу. – Ты ж небось, если камни настоящие, стоишь в баксах как чугунный мост.
Кинжал молчал, поблескивая рубинами и старинным металлом.
Иван осторожно коснулся пальцем острия клинка. Прямо на глазах под металлом расползлась кожа и на пальце открылся новый порез. Кровь снова закапала на стол, и так уже основательно заляпанный ею и напоминающий плаху для разделки мяса на бойне.
– Ах ты ж, падла… – с чувством произнес Иван, бросил кинжал на стол и побежал на кухню дезинфицироваться и перевязываться. Когда он вернулся, оружие лежало на столе клинком на кровавой луже, но… крови уже не было, лишь красный тонкий ободок обозначал границы недавнего вишнёво-бурого пятна.
