Я не чувствую себя сейчас очень уж ценным. Моя голова готова взорваться.
— Остановите машину, — приказывает Родригес, когда мы оказываемся неподалеку от дома Вестфордов. Он открывает дверь и вытаскивает меня наружу. — Ты уж позаботься о той девчонке, что живет вместе с тобой. Я бы не хотел, чтобы с ней что-нибудь случилось. — Он садится обратно в машину и швыряет мне в ноги конверт с деньгами. — Через неделю должен быть как новенький. Я свяжусь с тобой, — говорит он и уезжает прочь.
Я едва стою на ногах, но все же заставляю себя добраться до входной двери Вестфордов. Готов поспорить, что выгляжу я не лучше, чем чувствую себя: как полное дерьмо. Оказавшись внутри, я стараюсь незаметно проскользнуть наверх так, чтобы никто не увидел, в какое кровавое мессиво я превратился. Я осторожно прикрываю рубашкой нос и рот, чтобы не закапать ковер кровью, и сразу направляюсь в ванную. Проблема в том, что Киара выходит из нее в тот самый момент, когда я пытаюсь войти. Она бросает на меня один лишь взгляд и ахает, прикрывая рот ладонью.
— Карлос! О господи, что случилось?
— Что ж, ты узнала меня даже с помятым лицом. Это хороший знак, правда?
МОЕ СЕРДЦЕ КОЛОТИТСЯ от ужаса и шока, когда Карлос проходит мимо меня и опирается на раковину.
— Закрой дверь, — просит он, стоная от боли и сплевывая кровь в раковину. — Ты ведь не хочешь, чтобы твои родители увидели меня таким.
Я запираю дверь и бросаюсь к нему.
— Что случилось?
— Мне надрали задницу.
— Это я и так вижу. — Я хватаю с полки синее полотенце и мочу его под струей воды. — Кто это был?
— Вряд ли ты захочешь узнать, — отвечает он и смотрит на себя в зеркало. У него рассечена и все еще кровоточит губа и опух левый глаз. И судя по тому, как он всем телом опирается на раковину, я могу только представить, в каком он состоянии.
— Думаю, тебе нужно в больницу, — беспокоюсь я. — И позвонить в полицию.
Он поворачивается ко мне и морщится, очевидно от боли, которую доставляет ему движение.
— Никаких больниц. Никакой полиции. — Он едва выговаривает слова. — Утром мне будет лучше.
— Ты сам-то в это веришь? — Он снова морщится, и мне кажется, что я чувствую его боль, словно это меня только что побили. — Садись, — говорю я, показывая на край ванной. — Я тебе помогу.
Карлос, должно быть, выжат эмоционально так же сильно, как и физически, потому что покорно садится на краешек ванной и спокойно сидит, пока я снова мочу полотенце и осторожно стираю кровь с губ, которые только вчера улыбались, когда я их целовала. Сегодня на них нет и тени улыбки.
Я бережно промокаю его открытые раны, ощущая, как близко мы сейчас стоим друг к другу. Он останавливает мою руку, когда я провожу полотенцем по его опухшему лицу.
— Спасибо, — говорит он, когда я заглядываю в его грустные глаза.
Я не могу выдержать этот взгляд. Я мочу в раковине полотенце и выжимаю его.
— Надеюсь, другой парень выглядит хуже.
Он тихонько смеется.
— Их было пятеро. Все они выглядят сейчас лучше, чем я, хоть я и продержался против них довольно долго. Ты бы мной гордилась.
— Сомневаюсь. Ты начал драку?
— Я не помню.
Пятеро? Я боюсь даже выспрашивать остальные подробности, потому что одного взгляда на его раны хватает, чтобы меня затошнило. Но я хочу знать, что случилось с ним. На раковине лежит конверт. Я беру его и замечаю, что изнутри торчат деньги. Стодолларовые купюры. Целая пачка. Я протягиваю Карлосу конверт.
— Это твое? — осторожно спрашиваю я.
— Вроде того.
Миллионы разных сценариев того, как Карлос мог заполучить эти деньги, разворачиваются в моей голове. Ни один из них нельзя назвать радужным, но сейчас не время допытываться у него, почему он таскает при себе столько налички. Ему больно, и мне, возможно, все же придется настоять на поездке в больницу.
Я поднимаю перед собой палец.
— Следи за ним. Я хочу убедиться, что у тебя нет сотрясения.
Я внимательно наблюдаю за его зрачками, пока Карлос водит глазами. Кажется, он в порядке, но подчиняется моим приказам без единого пререкания, и это пугает. Мне было бы гораздо спокойнее, если бы его осмотрел врач.
— Снимай футболку, — приказываю я и роюсь в своей аптечке в поисках тайленола.
