Франк Монсен уставился на нее. Но лицо Кристы было абсолютно простодушным, без следа иронии. А он знал, как краснеют…
Криста была глубоко разочарована тем, что не сможет поехать. И чтобы не показывать, насколько она расстроена, она что-то пробормотала о том, что ей надо сходить за молоком на ферму, и ушла на кухню.
Светила луна. Она была почти полной, но плотно окутана тонкой завесой облаков, так что лунный свет был тусклым. Он был таким загадочным, словно луна хотела скрыть ужасные тайны, увиденные на земле, потому и задернула покров.
Уязвленный Франк остался сидеть в столовой. Он был в плохом настроении, его не поняли, и он хотел, чтобы Криста догадалась об этом. Но она ушла.
Криста смотрела на себя в немного потрескавшееся зеркало. Черные волосы были стянуты в противный узел на макушке, резинка больно стягивала волосы, они были собраны и стянуты туго, потому что так делали все женщины в свободной церкви и потому что Франк хотел, чтобы и она так делала. Ну да, это, наверное, красиво, послушно думала Криста. И, очевидно, я единственная, кто этого не понимает.
Втайне она мечтала остричь длинные волосы, как делало сейчас большинство девушек из тех, кто не входит в их церковную общину. Но, разумеется, она не могла даже разрешения попросить это сделать, нет, это было просто невозможно!
«Красива ли я?» – подумала она самокритично. Ну да, лицо, конечно, ничего, насколько она могла судить сейчас. Глаза были большие и темные, черты лица тонкие, и в них чувствовался характер – так казалось ей самой.
Ну-ну, никакого самодовольства, это грех, так говорит отец!
О, она была ужасно не уверена во всем, что касается внешности. Фигура тоже была ничего, хотя ноги были чуть плотнее, чем хотелось бы, хотя и не слишком, но не такой безукоризненной формы, как у многих других девушек. Жалко, что сейчас можно носить короткие юбки, прошлому поколению было гораздо удобнее, они могли прятать ноги под длинными юбками.
Но те, кто может похвастаться красивыми ножками, конечно, рады.
Она состроила гримасу собственному отражению в зеркале и схватила бидон для молока.
– Я пошла! – крикнула она и поторопилась выйти из дома, прежде чем отец еще о чем-то попросит. Она знала, что с ним все в порядке, поэтому могла уйти из дома с чистой совестью. Было еще рано, но ей хотелось на улицу, хотелось насладиться странным лунным светом, таким уж неисправимым романтиком она была.
Они жили к северо-востоку от Осло, так сейчас называлась столица Норвегии. В особняке, в сельской местности. Это было полезно для чувствительных легких Франка. Все сельскохозяйственные продукты они брали на ближайшей крестьянской ферме, так было намного дешевле. А для Кристы ежедневные походы на ферму были одним из наиболее интересных событий в ее однообразном существовании. Там она встречала обычных людей. Грешников, как называл их Франк, но она никогда не могла понять, в чем же разница между ними и братьями и сестрами из общины. Люди на ферме казались куда более свободными и жизнерадостными. Наверное, в этом не было ничего хорошего, она это понимала.
Люди Льда тоже были свободны. Именно поэтому она так хотела туда поехать.
Франк и она жили неплохо, благодаря тому, что он удачно поместил оставшееся после Ваньи большое состояние. Криста очень хотела найти себе работу, но Франк даже и слышать об этом не хотел; кто же тогда будет присматривать за ним, да еще и все эти дьявольские искушения к тому же! Ведь ей же так хорошо с ним дома, да и ему уже не так много осталось…
Криста ужасно огорчалась, когда он начинал говорить такое. По правде говоря, именно это он и говорил всегда. Он был таким болезненным, что она постоянно дрожала от страха за него. Если бы он только перестал напоминать ей о том, что не сможет жить вечно. Так больно это слышать!
Криста не понимала, что со стороны Франка это было просто великолепное средство давления на нее. Ее робкие и несчастные предположения что он, возможно, окреп бы, если бы выходил и побольше двигался, всегда сразу же пресекались.
Она также не понимала, почему в присутствии Франка у нее всегда было такое подавленное настроение. Ей казалось, что это из-за того, что у него такое слабое здоровье и что она так боится за его жизнь. Только чувствовала она себя ни к чему не годной. И всегда испытывала угрызения совести.
