— А ты догадался, почему я тут закрылась? — спросила я.
— Понятия не имею. — Чар распахнул очередную дверь. Ничего стоящего.
— Чтобы избежать соблазна.
— Какого соблазна? — Он улыбнулся, понимая, что сейчас я его посмешу. Уже привык. Теперь придется постараться.
— Неужели сам не знаешь?
Он помотал головой.
— Соблазна прокатиться по перилам!
Он засмеялся — да, не ожидал такого.
— А почему ты лежала?
— Вовсе я не лежала. Я сидела.
— Так скажи, почему ты сидела.
— Играла, как будто я съезжаю по перилам.
Он снова засмеялся:
— Зря ты не съехала. Я бы поймал тебя внизу.
До нас донеслись звуки оркестра — медленная аллеманда.
Коридор упирался в заднюю лестницу, на каждой площадке которой были другие двери, а они вели в другие коридоры — все более или менее одинаковые.
— Стоит зазеваться, и мы обыщем все комнаты по второму разу, — проговорил Чар. — И разницы не заметим.
— У Гензеля с Гретель были камешки и хлебные крошки, чтобы отмечать путь. А у нас ничего.
— Ерунда, мы богатые. А они были нищие. У нас наверняка что-нибудь найдется. — Он оглядел себя и покрутил костяную пуговицу на камзоле, пока она не оторвалась. В дырочку было видно полосатую шелковую рубашку. Я в изумлении смотрела, как он кладет пуговицу на плиточный пол в коридоре, который мы прошли, в шаге от выхода.
— Сразу будет видно, сколько мы осмотрели и сколько осталось. — Чар хохотнул. — Вот как я роняю свое достоинство — а ведь даже ниоткуда не съезжал!
Мы облазили шесть коридоров, но тайных ходов так и не обнаружили, а когда пуговицы на камзоле у Чара кончились, поднялись по задней лестнице. Наверху был открытый переход в соседнюю башню. Мы ринулись туда, в лицо нам хлестал ледяной ветер.
Раньше в башне был зимний сад с деревцами в кадках. Я уселась на каменную скамью. Здесь было холодно, зато безветренно.
— Интересно, заглядывают ли сюда королевские садовники. Эти деревья — они все засохли? — спросила я.
— Не знаю. — Чар глядел на скамью. — Ну-ка, встань.
Я, конечно, послушалась. Он пихнул ногой сиденье, и оно сдвинулось.
— Съемное! — воскликнул Чар.
— Наверное, здесь хранят садовые инструменты, — предположила я, пока мы вдвоем с натугой поднимали сиденье.
Я оказалась права, но не совсем. Внутри мы обнаружили лопату, ведерко и грабельки. И паутину, и следы пребывания мышей, хотя как туда пролезли мыши — ума не приложу. И кожаный фартук. И кое-что еще.
Чар отбросил фартук в сторону, а под ним оказались перчатки и пара туфелек. Перчатки были дырявые и грязные, а вот туфельки сверкали как новенькие. Чар бережно достал их.
— По-моему, они хрустальные.
Он хотел, чтобы я взяла обе, а я не поняла его и схватила только одну, а вторая упала. За миг до того, как туфелька упала на пол, я чуть не расплакалась — жалко было этой красоты — и сжалась, представив себе, как она зазвенит.
Но туфелька не зазвенела. И не разбилась. Я подняла ее и постучала по ней пальцем. Ну точно ногтем по стеклу.
— Попробуй надень.
Хрустальные туфельки оказались мне точно впору. Я приподняла подол и показала Чару, как они отлично сидят.
— Встань.
— Что ты, они наверняка треснут! — Мне было ужасно трудно усидеть на месте — ведь Чар отдал мне приказ.
— Может, и нет.
Я встала. Шагнула. Подошва податливо гнулась при ходьбе. Я изумленно повернулась к Чару.
Тут до меня снова донеслись музыкальные аккорды — оркестр играл далеко-далеко внизу. Я сделала несколько танцевальных па. Потом пируэт.
Чар поклонился:
— Не полагается, чтобы дама танцевала в одиночестве.
До сих пор я танцевала только в пансионе — в паре с соученицами или учительницами.
Чар взял меня за талию, и сердце у меня заколотилось — совсем не в величавом ритме танца. Я подобрала подол. Чар взял меня за свободную руку. Его прикосновение согревало, успокаивало, будоражило, околдовывало — все одновременно.
И мы танцевали целую вечность — Чар церемонно объявлял каждый танец: гавот, медленная сарабанда, куранта, гальярда.
Мы танцевали, пока не умолк оркестр. Один раз между танцами Чар спросил, не хочу ли я вернуться на праздник:
— Тебя, наверное, ищут.
— Возможно.
Хетти с Оливией теряются в догадках, куда я подевалась. Отцу с мамочкой Ольгой не до меня. Но возвращаться мне нельзя. Вдруг Люсинда еще там?
