Тогда я вылущил орехи, съел их и написал заявление об уходе с работы. Мне нужно было ехать. Орешки закончились. Четыре года быть вне тайги, сделать карьеру, вырастить пузо, завести двух секретарш, получать солидное жалованье…
— Но почему?
— Вы не захотите понять.
— Я хочу понять, потому и спрашиваю!
— Орехи.
— Что орехи?!
— Орехи закончились.
— Не понимаю…
Супервайзер даже по названию оказался не супрвайзером, а геологом-экспертом. А термин «супервайзеры» пошел в геологию от одной из геологических компаний Абрамовича. Я даже догадываюсь, кто именно придумал такое вот богатое название.
Наш эксперт оказался именно грамотным геологом. Опытным. Интересно рассуждающим. Да что там говорить, он знает слова песен, что играют из моего компьютера. Почаще бы так обманываться в ожиданиях.
Вспоминали Бодайбо.
О, это Бодайбо!
Давно бы написал всё, что передаю изустно, но в постоянном восхищении этим заповедником гоблинов моя мысль далеко опережает возможности моих пальцев, что печатают тексты.
А записать на диктофон невозможно.
Понимание события записи ведет к неминуемой утрате умения связывать слова в осмысленное.
Получается надуманно и вычурно.
Примерно как через предложение назад.
Но я постараюсь, под настроение. Оно того стоит. Трогательный, немного лиричный бандитизм в десяток поколений возрастом. Цветы на месте Ленского расстрела, разбитая дорога, что нужна всем, и мечты о «повезло бы зарезать кого-то тыщ за триста». Невероятное по жизненным устоям место. Потом, потом напишу…
А пока могу сообщить вам про то, как и чем забивают ящики с керном буровики, о положении дел с помещением для документации, о состоянии техники… много о чём. Но не сообщу.
Оно всё вам не надо.
Слишком хорошая детализация отвращает.
А мы с вами станем, как солнце.
Точно по писаному кадетом и символистом Бальмонтом: «Будем, как Солнце всегда молодое, нежно ласкать огневые цветы, воздух прозрачный и всё золотое. Счастлив ты? Будь же счастливее вдвое, будь воплощеньем внезапной мечты!»
Оскорблю ли вас, если назову поэта одним из первых «дауншифтеров», мне неведомо, но именно ему принадлежат слова:
«Когда в 1920-м году я вырвался из сатанинского ужаса обезумевшей Москвы».
Впрочем, Горький называл его неврастеником за меньшее, причём делал это уважительно…
Странные были люди. На несколько жизней… А что осталось? Нет. Отзвуки поступков, вот что. Ещё глухая тоска в кипении садов и молчании камня домов. Эхо дыхания слов.
Не спешите.
Остановитесь. Посмотрите вокруг.
Это и есть мир, где мы всё уже давно успели.
Трогай мгновения взглядом.
Добра вам и сладких баккуротов. Для разнообразия осенних. Чего только теперь не делают с инжиром…
17 сентября
Вжжжжжииууу… вжжжиииуууу… я прикручиваю саморезами крышки к керновым ящикам.
Вжжжжий… кхрррррр, вжииииу… кххрррр…
— Переключи крутовёрт на маленькую скорость.
— Зачем?
— Так бита истирается, когда тормозит.
— Бита истирается, когда о голову тормозит, тут что, переговорная девяностых?
— Переключи.
Да ща прям… Вжжжиииуууу-вжжжиууу…
Запечатываем ящики с породой…
Погода хороша невероятно.
По утрам морозец. Такой себе иней на почве. Но к обеду замечательно.
И настроение получше. Буровики вообще бьют свои сонные рекорды.
Проверяющие и погода спасут Фран… то есть великая сила.
Тут должен был быть абзац об одном несчастном человеке, что стремится в министры и уже сейчас делает людям говно, но такого абзаца не будет. Хрен с ним. Выборы на Алтае окончились, лети, Серёга, устраивайся в администрацию. Теперь не попрут с проигравшими. Делай карьеру, на кой тебе геология? Вот тебе песня группы Ленинград «Дорожная»…
Хотя ты сам напой себе, ладно?
Поговорили с геологом-экспертом. Много общих знакомых нашлось.
Доброе общение получилось. Еще забыл сказать — новые геологи у нас. Молодые, после армии. Удивительное дело, умные, пашут. Жадные до дела. Работают — радуются.
У меня проснулось преподавательское. Самому нравится. Но вот гложет вопрос — каково слушателям?
Когда пяток лет назад в Бодайбо несколько дней сгорал краеведческий музей, пожар успел стать местной достопримечательностью. Водили показывать.
