И в каждой посылке письмо или открытка. Чаще открытка, потому что присылали посылки к определённым датам. Писали текст всегда деды. Скупыми словами. Округлыми и важными.
Вот я и замер сегодня, потянув очередной гвоздь. Тихо так, сквозь тюлевую занавеску солнце. На белом кухонном столе посылка. Стоим мы вокруг, я, молодые мама и папа, замерли. Как раз момент — отец сейчас снимет крышку… и будет радость.
И все впереди. И все живы.
Всё же страшная вещь жизнь.
Соберите родне посылку, и не забудьте сверху, на подарки, положить открытку, на открытке напишите новости округлыми и важными словами. Пусть родные через десятки лет вспомнят эту удивительную радость, непременно вспомнят. Такое не забудешь, по себе знаю…
15 июня
У нас тут пробивается к свету совершенно замечательная кукурузообразная трава, торчит из снега, словно верхушки ананасов, навевая тёплые воспоминания о фильме про особенности охоты. Чахлый рододендрон, хоть и вечнозелёный, настолько замордован гусеницами, колесами и сапогами, что совсем не бросается в глаза — прутики и прутики.
Не более того.
Ну, и ольховый стланик, новое в моей ботанике. Такая себе ветвистая подснежная метла.
А еще солнце припекает. Медведи натоптали тропы по склонам и иногда являют себя народным массам. Массы от вида медведей возбуждаются с каждым разом всё меньше и меньше. И это не привычный вывих мозга, а просто люди вписываются в реальность.
Она тут включает в себя и интернет, и вездеходы, и вертолёты, и медведей.
А ещё я разговариваю сам с собою, подозреваю у самого себя рак всего, чего только можно, смеюсь своим же глупым шуткам и глубоко дышу, когда нет ветра.
Часто думаю над обстоятельствами существования и рассуждаю.
Я убедителен.
Смысл рассуждений прост, я меняюсь, мир меняется. Как быть?
Вот как это выглядит в первом приближении:
«Не обманывай себя. Ты уже стареешь и больше не в силах ломать деревья и таскать на каждом плече по женщине. Для того, чтобы не задохнуться от комплексов и существовать полноценно, на самом деле нужно немногое».
Вот это немногое.
Обращаться ко всем на «вы» и больше думать.
А ещё писать. Мне кажется, сейчас кто-то там, наверху, решает, как со мною обойтись.
И всё больше уверяется в том, что я не оправдал надежд и способностей.
Я оправдаю.
Оправдаю.
Реши, пожалуйста, в мою пользу.
И я стану говорить всем «вы» и больше думать.
А ещё писать.
Это замечательный способ жизни. И это здорово — жить жизнь несколькими способами.
Только бы не сойти с ума, не забыть, не выключиться.
Никто ведь не поставит жучки в перегоревшие пробки человеческого мозга.
Забывчивость.
Сначала они наслали на меня забывчивость.
16 июня
У нас третий день солнце. Травка прёт. Зацвел рододендрон, что твоя магнолия.
И цветёт лютик едкий, он же куриная слепота.
Робко цветёт, и сам маленький.
Шикшу нашел — снег стаял местами, и она тут. Пара ягод, а приятно.
Еда начинает надоедать. Продукты одни и те же.
Вчера друг Альгис выложил фото баклажанов — я аж взвыл. Овощей хочется. Просто очень. Всяких.
А тут всё под снегом ещё, и нет ни медвежьего лука, ни черемши… даже борщевика пока нет. Пожевать бы.
И ещё хочется молока. Наверное, закажу с вертолётом пару пакетов.
Вечером и утром в документаторской холодно, и мы рыщем по сугробам в поисках деревяшек для печки. Дров как таковых мало, и они все идут на баню. Разглядываю небо, небо красивое.
Пишу.
Времени свободного особо нет.
А больше и рассказать не о чем.
17 июня
Есть неимоверно красивая суть в далёких северных городах, городах, которые словно бы цепляются за реальность изо всех сил.
Даже появление таких поселений было чудом.
А ещё большее чудо — то, что некоторые пережили девяностые, пережили время обмана. Время гниения душ и обращения в Каинов.
Я стоял на причале, на выщербленных, искрошенных бетонных плитах, и просто знал, вся эта бетонная чума — она пришла в девяностые.
И всё не уходит, цепляясь за память, взгляды и проклятья.
На севере девяностые смотрят отовсюду.
Зачастую можно понять в каких домах жизнь теплилась до последнего выдоха тепла от печи, до последнего звона тарелок на кухне, до последнего шага за порог.
