Он тяжело дышал, но взгляд его голубых глаз, устремлённых на застывшую Амалабергу, был по-прежнему дерзок и насмешлив.
— Если тебе не жалко собак, то мы могли бы продолжить эту забавную охоту!
— Выгоните его прочь! — простонала она, указывая на Корнелия рабам.
Но всё получилось совсем наоборот. Рабы были поражены кровавым побоищем, которое этот невысокий, но отважный юноша так быстро учинил их гигантским псам, околевавшим теперь в лужах собственной крови. Стоило только Корнелию шагнуть в их сторону, слегка помахивая мечом, как они оба с животным воем устремились прочь, оставив Амалабергу одну. А она словно в оцепенении смотрела на окровавленного, но улыбающегося римлянина, медленно приближающегося к ней с мечом в руке, широкое лезвие которого дымилось от свежей крови, обильно стекавшей на пол, — и не шевелилась.
Корнелий подошёл к возвышению и поднялся на три ступеньки туда, где застыла Амалаберга. Теперь они стояли почти вплотную, глядя друг другу прямо в глаза. Её взгляд был встревоженно-затуманенным, почти безумным, язык лихорадочно облизывал полуоткрытые губы, а руки отчаянно теребили подол расшитой золотыми нитями голубой столы. Виринал ещё машинально улыбался, но, пристально всматриваясь в эти отчаянные глаза, яростно и упорно думал про себя, стараясь вложить как можно больше воли в свой напряжённый взгляд: «Ну, теперь ты убедилась, что значит — настоящий мужчина? Теперь ты поняла, что я должен и буду владеть тобой по праву сильного? Теперь ты поняла, что будешь моей и никуда от меня не уйдёшь?»
Оба вздрогнули от глухого стука меча, упавшего на помост. Виринал, не обращая внимания на боль в искусанной руке, медленно притянул девушку к себе и властно поцеловал. Она дрожала, но не осмелилась отстраниться. Он с силой прижался губами к её холодным губам, запрокинул ей голову и проник языком в рот, энергично нащупывая там язык Амалаберга, тот самый дерзкий и непослушный язык, который был способен свести с ума любого мужчину. Видимо, он слишком переусердствовал, стараясь быть грубым, как настоящий воин, потому что она вдруг застонала — и застонала так жалобно, как он никогда ещё не слышал. И только после этого он оторвался от её губ и стал жадно целовать её глаза, щёки, волосы... Каким образом её руки оказались у него на плечах? Неужели это она сама невольно его обняла?
«Проклятье! — подумал про себя Кассиодор, случайно проходя мимо триклиния и заглядывая в зал. — Откуда тут взялся этот дерзкий щенок? И что означают эти поцелуи на фоне кровавого собачьего побоища?»
Он не стал заходить в триклиний, а проследовал дальше, в покои Тригвиллы. Управляющий королевского дворца только недавно пообедал и теперь развлекался весьма своеобразной игрой, которой его научил Конигаст. Прямо перед сидящим в кресле Тригвиллой спиной на столе лежала обнажённая рабыня. Герцог кидал ей большой надувной мяч, а она должна была поймать его ногами. Тригвилла шумно дышал, сладострастно раздувая ноздри и глядя на то, как сходятся и расходятся розовые устья влагалища лежавшей перед ним женщины. Всякий раз, когда рабыня роняла мяч на пол, он вынимал из-за пояса плётку, лениво подходил к ней и, знаком приказав перевернуться на живот, сильно стегал её по смуглым пышным ягодицам, оставляя на них багровые рубцы. Переворачиваясь потом на спину, рабыня морщилась от боли, хотя и старалась улыбаться, чтобы не разозлить хозяина.
«Что за животное!» — с отвращением подумал Кассиодор, приветствуя готского герцога.
— Хорошие новости, благородный Кассиодор? — лениво поинтересовался тот, с явной неохотой отрываясь от своего развлечения.
— Загляни в триклиний или поинтересуйся у своей дочери, — холодно сказал начальник королевской канцелярии. — А я пришёл сюда не развлекать тебя новостями, а для того, чтобы побудить к действиям, от которых может зависеть и твоё, и моё будущее.
— Пошла вон, cunnus! — заорал Тригвилла, проследил взглядом за тем, как рабыня, сверкая исполосованным задом, с явным облегчением скрылась за занавесом, после чего с любопытством посмотрел на Кассиодора.
— Вчера вечером или сегодня утром из дома первого министра выехал тот самый гонец, которого мы давно ждём, — пояснил римлянин. — Надо дать ему отъехать от города и немедленно схватить.
