Тут Коринна вошла в распоясанной лёгкой рубашке,
По белоснежным плечам пряди струились волос...
— Цитировать дальше мне не позволяет скромность и мой сан. Однако, благородный Кассиодор, ты до сих пор так и не поведал мне, кто будет моим противником на предстоящем диспуте?
— Об этом тебе лучше спросить Северина Аниция.
Музыка стихла, и танцовщицы застыли на месте. Кассиодор сделал лёгкое движение рукой, и они проворно убежали, сопровождаемые сладострастными взорами епископа. Когда до него наконец дошёл смысл последней фразы Кассиодора, он удивлённо раскрыл рот и захлопал глазами.
— Как? Мне придётся выступать против своего знаменитого родственника, в котором огонь древней мудрости засиял с удвоенный жаром?
— Насколько я помню, То же самое ты говорил и о нашем короле? — усмехнулся Кассиодор.
Эннодий слегка смутился и пожал своими мощными округлыми плечами.
— Неужели? Впрочем, нет ничего удивительного в том, что и наш мудрый король, и его достославный первый министр вызывают во мне сходные чувства. Однако неужели ты хочешь, чтобы я отправился в дом к Северину Аницию и спросил его, какого противника он мне приготовил?
Кассиодор с плохо скрываемым насмешливым сожалением посмотрел на своего собеседника.
— Зачем? Неужели ты, Магн Феликс, известный своим красноречием и глубочайшими познаниями в богословии, не одолеешь любого из тех соперников, которых сможет выставить против тебя первый министр? Да я могу заключить пари на пять к одному, что ты разгромишь кого угодно, зная, что твои мудрые речи будет слушать наш великий король! Что? — с деланным изумлением воскликнул он, заметив, как Эннодий неуверенно зашевелился на своём ложе. — Ты хочешь мне возразить и заявить, что это не так?
— Нет, почему же... — забормотал несколько озадаченный епископ, — просто мне пришло в голову... А что, если против меня выйдет принцепс сената Симмах? Это человек учёный и достойный во всех отношениях... А вдруг коварное волнение от мысли о том, что меня слушает наш великий король, лишит меня красноречия? Трудную задачу задаёшь ты мне, Магн Аврелий...
— Но ещё труднее тебе придётся в том случае, если ты вздумаешь отказаться, — резко меняя тон, холодно заметил Кассиодор. — Что подумает наш король, если узнает, что ты не стал защищать те самые догматы, в которые он имеет счастье верить и которые ты сам добровольно согласился исповедовать?
Повисла тяжёлая пауза, прерываемая лишь бурным дыханием Эннодия да плеском воды в фонтане, находившемся в центре атрия. Трусливые колебания епископа так явственно проявлялись на его гладком лице с бегающими бледно-голубыми глазами, что Кассиодор мог читать по нему, как по восковой табличке. В тот момент, когда Эннодий подумал о том, какова будет реакция Теодориха, если он вдруг проиграет этот спор, начальник канцелярии решил прервать размышления своего собеседника.
— Отбрось же свои неуместные колебания, почтенный Эннодий, — весело заговорил он. — Ведь кем бы ни оказался твой противник, он будет заведомо отстаивать прошлое, в то время как за тобой будущее!
— Что-то я тебя не очень понимаю...
— И это тем более странно, что ты должен быть хорошо знаком с воззрениями своего знаменитого родственника и всего его ближайшего окружения. О чём мечтают эти люди? О временах Октавиана Августа и Марка Аврелия! А на что надеются эти несчастные? На восстановление великой Римской империи в прежних границах! Согласись сам — можно ли обладать большим безумием, чем стремиться повернуть вспять колесо истории и возродить то, что давно уже стало прахом? Что толку кричать о крушении мира и отчаянно цепляться за устаревшие предрассудки вместо того, чтобы отважно взглянуть в лицо новой реальности? А она такова, что прежней империи уже нет и никогда — слышишь? — никогда не будет! Об этом можно сожалеть, этому можно радоваться, но все эти чувства не имеют никакого отношения к самому безжалостному факту: время течёт только в одном направлении, а потому мы не можем вернуть ни прошедшие годы, ни былого величия. Нельзя снова оказаться в прежнем государстве, как и в собственной молодости! Так зачем предаваться бесплодным сожалениям?! Римской империи нет, но зато есть Остготское королевство, которое может стать, да и уже стало наследником большинства римских государственных традиций. Пройдёт время, и на смену этому королевству придёт... — Тут Кассиодор понял, что слегка увлёкся, и резко сменил тему: — Короче, я ещё раз повторяю, что уверен в твоей победе. Ну а что касается твоего противника, то, я полагаю, им станет сенатор Альбин.
