Танкисты горестно смотрели на застывшую машину.
— Сейчас рванет, — процедил один из них.
— Чего ему рваться, если даже дыма нет, — мрачно возразил я ему.
Я подполз к танку. На башне слева зияла дыра в кулак. Так вот куда немец угодил!
Я оглянулся. Сзади короткими перебежками продвигались вперед наши отставшие пехотные цепи.
— А… а… а…! — слышался крик.
Мимо танка, с пистолетом в руке, тяжело дыша, пробежал командир.
— Встать, за мной! Всем вперед, в атаку — за Родину, за Сталина!
Танкисты махали мне руками и кричали в два голоса, перебивая друг друга:
— Пехота, отойди от танка, сейчас рванет!
— С чего бы ему рвануть? Даже дыма нет! Сейчас посмотрю, что с ним! — крикнул я в ответ.
Я зашел с кормы, прополз до нижнего люка, забрался в танк и начал осматриваться. Серьезных повреждений у танка я на первый взгляд не заметил. Заглянул в башню: броня с внутренней стороны башни была повреждена, раскрошилась, лежали осколки брони, сиденье командира все в крови. От удара крепкая броня крошится, поражая осколками танкистов и материальную часть. Позже, после войны, бронезащиту танков будут делать из нескольких слоев — прочного наружного и вязкого внутреннего. А пока шансов выжить в подобной ситуации у находящихся в башне наводчика и заряжающего мало.
Ветошью, что применялась для протирки снарядов, я вытер сиденье командира и уселся поудобнее. Приник к окуляру прицела: где-то должна быть та пушка, что стреляла по танку. Я внимательно, метр за метром, изучал местность. Черт, хорошо замаскировались! Если бы не их выстрел, издалека и не увидеть бы. Но вырвавшийся из ствола пушки огонь и поднявшаяся при этом пыль демаскировали ее.
Я медленно стал крутить маховик ручного поворота башни. Затем приник к прицелу, штурвальчиком покрутил вниз-вверх. Вот она, пушечка! Изредка мелькают над орудийным щитом стальные каски артиллеристов.
Я открыл замок пушки, из боеукладки вытащил фугасный снаряд, загнал в ствол и клацнул затвором. Подправил прицел и нажал педаль спуска. Танк дернулся.
Я посмотрел в прицел. Есть! Есть попадание: я четко видел, как после моего выстрела у пушки отлетели колеса и взлетели вверх обломки снарядных ящиков.
Снизу раздался шорох. Я схватился за трофейный пистолет в кармане.
— Эй, пехота, ты что же свою винтовку забыл?
В люк забросили оставленную мною у танка винтовку, потом в него с опаской заглянули оба танкиста. Они с удивлением смотрели на меня — живого и здорового, сидевшего в башне на месте командира. Быстро поняв, что я цел и невредим, а танк взрываться не собирается, они осмелели и забрались в машину, заняв места водителя и пулеметчика.
Механик-водитель толкнул меня в бок:
— Ты стрелял?
— Я.
— Видели мы попадание в того гада, что нас подбил. Так ты что — танкист?
— Есть такое дело.
— А чего тогда в пехоте воюешь?
— Получилось так, меня никто не спрашивал. Мотор не поврежден?
— Сейчас попробуем.
Механик-водитель завел двигатель. Он заработал ровно, выпустив клуб вонючего солярочного дыма.
Я обратился к пулеметчику, сидевшему за пулеметом рядом с водителем:
— Иди сюда, заряжать будешь — не управиться мне одному.
Танкист перебрался в башню.
— Заряжай фугасным.
Сам толкнул ногой механика:
— Вперед.
Плохо, что у меня шлемофона нет, чтобы перекричать двигатель, надо иметь луженую глотку. Потому на всех танках командиры подавали сигналы механику-водителю ногами. Ткнул в левое плечо — он поворачивал налево, в правое плечо — направо. По обоим плечам — стой! Вот и этот механик меня понял.
Танк рванул вперед, обгоняя пехотные цепи.
Я посмотрел через щели в башне. Кроме нас вперед шли еще три танка, остальные дымно чадили на поле. В основном это были легкие БТ.
Танк раскачивался на неровностях, и без шлема я уже набил шишки на голове. В прицел я увидел, как немцы руками выкатывают из-за кустов противотанковую пушку.
Обеими ногами я надавил на плечи водителя. Клюнув носом, танк встал. Я лихорадочно крутил маховики наводки. Время шло на секунды. Кто окажется быстрее — я или немец?
Вот перекрестье прицела легло на щит пушки. Я тут же нажал на спуск. Грохот выстрела, звон вылетевшей гильзы… В башне сильно запахло порохом.
