Из письма Рюминой С. Н.:
«Уважаемая Наталья Ивановна, с Вашими книгами я знакома давно и очень люблю их и ценю. У меня есть одна тайна, о которой я решила все же Вам рассказать, а Вы, если захотите, расскажите о ней в Ваших книгах, только не указывайте мое имя. Хотя я уже старая и, наверное, многие мои прежние знакомые, так или иначе поучаствовавшие в этой истории, уже умерли.
Мне тогда было девять лет. Мы жили вдвоем с мамой. Отец мой умер несколько лет тому назад, и я его почти не помнила. Однако, от чего отец умер, мне никогда не рассказывали. Однажды мы с мамой собрались в гости, она надела на меня красивое выходное платье, вплела в косу белый бант. Потом мы поехали на трамвае. По дороге мама мне рассказала, что у меня есть бабушка, мать моего отца, и мы едем к ней в гости. Мать велела мне быть вежливой, ничего без разрешения руками не трогать – в общем, вести себя прилично. На мой вопрос, почему я не знала, что у меня есть бабушка, мама мне ответила так: „Она не хотела, чтобы я была женой ее сына, твоего отца. И поэтому мы с ней никогда не виделись. Но сейчас бабушка умирает, и она попросила тебя к ней привести, чтобы посмотреть на тебя и отдать тебе кое-какое наследство“. Остаток пути мы проделали в молчании. Я видела, что мама с неохотой едет к бабушке. Я сразу же запомнила то, что бабушка мою маму не любила, а потому заранее невзлюбила бабку, к которой мы ехали за каким-то дурацким наследством. Дом, в котором проживала моя бабушка, был похож дворец. В те годы дома в Ленинграде еще не переделывали так сильно, и все они были очень красивыми. Мы вошли в парадную, и я поразилась тому, что увидела. Высокие стены, потолок украшен невероятно красивой лепниной, на лестницах – витые перила, каких я никогда не видала. Сразу было ясно, что в этом доме живут непростые люди. Дверь нам открыла тихая пожилая женщина в кружевном переднике и белом чепчике. Она проводила нас с мамой в комнату, в которой в кровати полулежала моя бабка. Когда мы вошли, бабка велела женщине в переднике собираться и идти домой, сказав, что на сегодня она свободна. Та бесшумно ушла. Бабка не предложила нам сесть, и мы стояли в дверях, как бедные родственники, а она немигающим взглядом смотрела на меня. Молчание длилось долго, но потом она все же заговорила. Ровным, спокойным голосом она объявила моей маме, что все, что ей принадлежит она оставляет нам, в том числе и эту квартиру. С документами все уже решено, препятствий от властей не будет, она нас прописала. Тем же спокойным и ровным голосом она поставила в известность мою мать, что ей осталось жить недолго, однако за ее похороны уже заплачено, и маме не придется об этом беспокоиться. Сберегательные книжки переписаны на нее, а облигации и ценные бумаги лежат в секретере. При этом бабка ни разу не взглянула на мою маму, все это время она смотрела в стену рядом с ней. Я же все это время занималась тем, что рассматривала маму и бабку. Мне тут же стало ясно, что моя мама сильно ее боялась, так как, только войдя в квартиру, она страшно побледнела, еле стояла на ногах. Закончив говорить, бабка наконец повернулась и вперила в маму внимательный взгляд. Та даже пошатнулась от этого взгляда и, чтобы удержаться на ногах, схватилась за косяк. „Ты знаешь, что я тебя никогда не любила, – сказала бабка, глядя моей маме прямо в глаза. – Но сын мой женился на тебе, не стал меня слушать. И все мое имущество ты получаешь только потому, что в этой девочке течет и моя кровь. Сейчас я с ней поговорю, а ты ступай в гостиную и не входи сюда, пока я не разрешу“. Мама, пошатываясь, вышла из комнаты и тихо прикрыла дверь за собой. Во мне тут же поднялись обида и злоба за маму, и я решила бабке непременно нагрубить. Однако, как только мама ушла, лицо бабки изменилось до неузнаваемости. Оно стало добрым и ласковым, а голос ее передавал всю силу любви ко мне. Таким ласковым голосом разговаривают обычно те, кто очень расположен к человеку. Она протянула ко мне бледную, сухую, искривленную, как птичья лапка, руку и попросила меня присесть к ней на кровать. Я села, подчиняясь смутному ощущению близости с человеком, которого я увидела впервые в жизни. Погладив мою руку, бабка заговорила: „Ты пока еще маленькая и многого не понимаешь. Но когда ты вырастишь, то все поймешь. С самого твоего рождения я интересовалась твоей жизнью, и это несмотря на то, что мой сын по моему же настоянию оставил тебя и твою мать. Я знала, что ты абсолютная копия моего сына. И может, поэтому, а может, потому, что во мне наконец-то заговорила кровь, я все время думала о тебе. Часами я сидела в машине у вашего дома и наблюдала за тем, как ты играешь в песочнице с другими детьми. Я видела тебя по несколько раз за день. Когда ты пошла в первый класс, я находилась в толпе родителей, стоявших у школы. Я думала о тебе, привыкала к тебе и вскоре стала по тебе скучать. Со временем к этим чувствам прибавилась тревога, я поняла, что совершила ошибку, лишив тебя отца. Мой сын, уйдя от вас, так и не женился, а потом вдруг заболел и умер в одночасье. Я его схоронила. Последние его слова были о тебе, о его дочери. Он умолял меня не оставлять тебя. Твой папа был хорошим сыном и порядочным человеком, и ты должна знать: то, что он ушел из семьи, целиком и полностью моя вина. Но сейчас я говорю не о том, что нужно. Я должна тебе сказать вот что. Наш род, а значит, и твой тоже, это род знатных, богатых людей. Твоя прапрабабка не раз бывала при дворе. Наша семья всегда гордилась своей ученостью и знатностью. Мы владели редчайшей библиотекой, которая, возможно, была самым главным сокровищем нашей семьи. Среди книг были очень редкие экземпляры, например такие, как „Изыскания древних ученых алхимиков“. С их помощью можно было заглянуть как в прошлое, так и в будущее. Одни книги раскрывали тайны жизни и смерти египетских фараонов, другие содержали сакральные знания древних жрецов, в том числе и наших славянских ведунов. Но все эти сокровища наш род сберечь не смог. По сравнению с моими предками я почти что ничего не знаю. Однако мне довелось прочесть дневники моих предков, которые могли заточить душу усопшего в какой-нибудь неодушевленный предмет. Такие опыты они ставили на своих крепостных, я же, умирая, хочу подобное проделать со своей душой. Фактически я все уже подготовила, и мой дух, покинув это старое тело, не уйдет в иной мир, а будет находиться в этом доме, в этой самой комнате. Он будет заключен в этом старинном шкафу“. Произнеся эти слова, бабка вытянула руку и показала трясущимся пальцем на громоздкий шкаф темного дерева. Не обращая ни малейшего внимания на мое удивление, она продолжила говорить: „Я долго думала, стоит ли мне рисковать своей бессмертной душой. И я поняла, что мир иной мне не мил, ведь я о нем совсем ничего не знаю. А этот мир, мир земной, я знаю всю свою жизнь. А теперь я скажу тебе, милая, то, для чего я открыла тебе свою тайну. Во-первых, если в жизни твоей произойдет что-то плохое, ты всегда, в любое время, сможешь обратиться ко мне за помощью и, если верить старинным трактатам, я услышу тебя и смогу тебе помочь. Именно с этой мои предки целью заключали души крепостных в различные предметы. И всякий раз, когда случалась беда, скованные заклинанием души бескорыстно и беспрекословно им помогали, все равно что запечатанный в бутылку джинн. Всякий раз, когда тебе нужна будет моя помощь, открой правой рукой дверцу шкафа и расскажи мне о том, что тебя тревожит. Я всем сердцем надеюсь, что смогу быть тебе полезной. Ничего не бойся, я всегда буду рядом. Но запомни: этот шкаф – единственное вместилище моей души! Мой кров и моя плоть. И если кто-то его уничтожит, то вместе с ним навечно пропаду и я. Дай мне слово, что о нашем разговоре ты не расскажешь маме“. Я пообещала, а уже через час моей бабушки не стало. Она умерла, когда мы с мамой еще не ушли. Вызванная нами „скорая“ приехала быстро, но бабушка моя была уже мертва. Когда бабушку, накрытую белой простыней, выносили из квартиры, я смотрела не на нее, а на темный шкаф. Вы не поверите, но я буквально физически ощущала, что бабушка находится в этом шкафу.
