— Арчер, — позвал мужской голос из прохода. — Мы больше не можем ждать.
Пауза.
— Вы слышите меня, Арчер? Мы уезжаем!
— Подождите, — закричала Коттен, застегивая молнию сумки и вскакивая на ноги.
Спотыкаясь в темноте, она добралась до прохода. Грузовик взревел и выехал на шоссе, когда она вылезла из руин.
— Стойте! — заорала она и побежала к нему.
В кузове поднялся турок и начал махать Коттен. Подбежав к грузовику, она подбросила свою сумку. Турок подхватил ее, потом нагнулся и рывком втянул девушку в кузов.
— Быстро бегаешь, — сказал он.
Она нервно засмеялась и села, тяжело дыша.
— А где Арчер? — спросил он, запинаясь: машина подпрыгивала на ухабистой дороге.
Брезент, натянутый на деревянные стойки и частично прикрывавший кузов, хлопал от ветра, мотор рычал, заглушая слова.
— Умер. Сердечный приступ. — Коттен показала на грудь.
Турок покачал головой и перевел новости нескольким мужчинам, ехавшим с ними в грузовике.
В темном небе ревели самолеты, над горизонтом выстрелили два оранжевых луча. Она смотрела и со страхом ждала, что ракеты попадут в американские истребители, если это они. Но ничего не случилось. Ракеты пролетели над пустыней и сгорели, словно падающие звезды.
Грузовик ехал на север, к турецкой границе, Коттен сжалась в углу, обхватив колени руками. Она пыталась осознать, что произошло в гробнице: один человек хотел убить другого из-за шкатулки с неизвестным содержимым. И эти странные слова умирающего, которые можно принять за бред, если бы не одно «но». Он обратился к ней на языке, который знали только она и ее сестра-близнец — сестра, умершая при рождении.
* * *
Ее разбудили чьи-то крики. Утреннее арабское солнце поднялось уже высоко и ослепило девушку, когда она села в кузове. Турки-землекопы выбирались из грузовика, словно муравьи. Коттен приподнялась и осмотрелась.
Люди шли вдоль шоссе, шагали по склонам, выходили из-за окрестных гор. Беженцы, подумала она, уходят, пока не началась война. Женщины, прижимая младенцев к груди и крепко держа за руки старших детей, обступили грузовик, нахлынули, как приливная волна. Коттен вглядывалась в их застывшие лица. Вот что должны увидеть американцы.
Она схватила сумку и спустилась на асфальт. Обогнув грузовик, увидела вереницу других машин с заглушёнными двигателями, с пустыми сиденьями и кабинами. Коттен поняла, что добралась наконец до турецкой границы — должно быть, где-то возле города Заху. Вдоль холмов тянулась высокая ограда из проволочной сетки, шоссе у пропускного пункта сужалось; дорогу преграждали танки и машины с вооруженными людьми. Сотни турецких солдат, все с оружием в руках, подгоняли беженцев к узкому проходу, где тех быстро досматривали и проверяли документы, прежде чем пропустить.
Коттен прижала к себе сумку и влилась в толпу. Когда перед нею осталось лишь несколько человек, она достала паспорт и журналистское удостоверение.
— Американская пресса, — закричала она, размахивая документами. — Американская пресса!
Она остановится и сделает несколько снимков происходящего, дайте только пройти контроль. Душераздирающие черно-белые фотографии: лица крупным планом, большие темные глаза детей, детские ручки, цепляющиеся за руки матерей. Она уже представляла, как снимки вставят в ее видеосюжет. Без музыки, без озвучки. Лишь застывшие образы отчаяния и страха. Это будет замечательная, трогательная концовка. Проберет всех.
Молодой турецкий солдат увидел Коттен и помахал рукой:
— Проходи, американка. Сюда.
Он схватил ее за плечо и втянул через границу в Турцию.
— Спасибо, — сказала она, но тот уже изучал документы следующего.
Неожиданно за руку ее схватил офицер и дернул в сторону.
— Документы! — потребовал он.
— Я американка, — сказала Коттен, глядя прямо в холодные глаза на суровом лице. — Я только что показывала свои документы солдату на контрольном пункте.
— А теперь покажете мне.
Коттен протянула ему паспорт и журналистское удостоверение.
— Я работаю на американском новостном канале CNN.
Он раскрыл ее паспорт и сравнил фотографию с той, что была в удостоверении.
— Сюда, — сказал он, подталкивая ее к грузовику в нескольких ярдах от них.
