В качестве свидетельства в пользу древности название «Ювжин колодезь», заслуживает внимания и самая форма «колодезь», малосвойственная малорусскому языку и архаичная.
Книжным влиянием в записанных нами сказаниях казалось бы следовало объяснить только некоторые подробности, как, например, подробности о голубях и воробьях. Однако и эту подробность находит акад. Жданов в одном из галицких сказаний о Буняке и тутъ же сводя ряд версий этого эпизода из сказаний разных народовъ, ак. Жданов говорит: «Указано множество вариантов этого сказания (перечисление). Утверждают, что все эти рассказы находятся в связи с сказаниями о молниеносной птице, а эти поверья связаны в свою очередь с мифическим представлением молнии и огня в образе птицы. Любопытно, однако, что эти зажигающие птицы не остались только достоянием поэтической саги, а находили себе бытовое (обрядовое?) применение. Liebrecht приводит такое описание персидскаго праздника «Сада», справлявшагося въ октябрь: «Нас quidem nocte ubique festivales ignes accendunt, et reges et principes, accepientes aves et omnia animalita, et eorum pedibus alligantes herbas aridas, eas igne accendunt, et sic flammantes dimittunt, ut voleat et currant per campos et montes et hoc modo omnia accendant» (Жданов «Русский Былевой Эпос». 448).
Такие факты позволяют в подробности о голубях и воробьях видеть один изъ широко распространенныхъ в народной поэзии сюжетовъ.
Но если мы не имеем данных утверждать, что Овручския сказания возникли подъ влиянием книжных или льтописных, то известное сходство между Овручскими сказаниями и летописными несомненно есть.
Приведем соответствующее место из летописи… (Далее в тексте статьи приводится рассказ Повести временных лет о взятии Ольгой древлянского Искоростеня при помощи птиц. — А.К.)
…Та подробность, с которой передается здесь ход событий, свидетельствует, что летописец пользовался народным сказанием, таким образом устанавливается существование в Киевщине в эпоху составления летописи сказания об Ольге и ее борьбе с древлянами. Эти сказания отразились как в летописи, так и в другом памятнике, теперь изданном проф. Халанским, в котором вместо древлянского Искоростеня Ольга таким же образом берет Царьград (Халанский, «Мысли и заметки по Ист. др. русск. эпоса», Изв. 2 отд. Ак. Наук, т. 8, кн. 2).
Образ Ольги в летописном сказании и в Овручских сказаниях об урочищах очень сходен; как в том, так и в другом предании Ольга является грозной воительницей, разрушительницей городов, но вместе с тем она и оставляет по себе памятники: в Овручских сказаниях, выкапывает колодцы, насыпает горы, курганы, в летописном — оставляет за собой становища и ловища, уставляет уставы и уроки.
Таким образом нужно предполагать уже в XI–XII веках существование сложившейся эпической традиции об Ольге как в Древлянщине, так и в Киевщине. Что в летописных преданиях об Ольге мы имеем дело с поэтическими произведениями, доказывается совпадением этого предания с скандинавскими сагами, отмеченными покойным академикомъ Сухомлиновым.
Тот же автор отмечает некоторые совпадения частей сказания о мщении Ольги Древлянам с легендой, сохраненной Титомъ Ливнем. Можно привести еще более древние параллели этого сказания. Кажется, не была еще отмечена любопытная параллель к одной части сказания о мщении Ольги у Геродота.
«Жрецы, — пишет Геродот, — перечислили по книге после Мина еще триста тридцать другихъ царей Эгипта. В этом числе человеческих поколений восемнадцать царей были эфиопы, одна женщина туземная, а все прочие цари эгиптяне. Царица Эгипта называлась Нитокридою, так же как и царица вавилонская. По словам жрецов, она отомстила эгиптянам за своего брата, эгипетскаго царя, котораго эгиптяне убили, а царскую власть передали Нитокриде; въ отмщение за него она коварно перебила множество эгиптян таким образом: соорудивши очень длинную подземную залу, она делала вид, что желает освятить ее, но замысел былъ иной. Царица устроила большой пир, на который позвала лиц, наиболее причастных к убийству брата; во время пиршества царица открыла потайной большой канал и выпустила на пировавших воду из реки. Ничего больше жрецы о ней не рассказывали, кроме разве того, что она, боясь наказания за свой поступок, бросилась в комнату, наполненную золой…»
