Загадки первых русских князей - страница 122

— зятя василевса (византийского императора. — А.К.), подчинил страну, так как ее архонт Георгий Цула был схвачен при первом нападении»^>{396}. Под «Хазарией», в данном случае, подразумевались Крым и крымские владения уже Византийской империи (когда-то в Крыму были владения Хазарского каганата). Георгий Цула — византийский чиновник, стратиг Херсона, хазарин или болгарин по происхождению. Как пишет Г. Г. Литаврин: «Наиболее характерной особенностью восстания в Херсоне в 1015–1016 гг. был тот факт, что во главе восставших встал стратиг фемы, призванный самой своей должностью обеспечивать законопослушность жителей вверенного ему округа. Возможным это стало потому, что это же лицо представляло наиболее влиятельный местный род. Скорее всего, Василий II после ухода из Крыма Владимира (после взятия им Херсонеса. — А.К.) был вынужден доверить одному из видных членов этого рода управление разоренным городом, в котором резко усилилась, как я думаю, оппозиция императору, не пришедшему на помощь изнемогавшим в осаде горожанам. Через четверть века, упрочив в городе свое влияние, этот род — в лице Георгия Цулы — решил править фемой Херсон и Климаты как совершенно независимым от Константинополя княжеством. Георгий Цула предпринял в начале 1015 г. какие-то решительные шаги для реализации этого замысла, побудившие императора сначала (весной — в начале лета) обратиться с просьбой о помощи к уже больному Владимиру, а затем, когда обстановка в Херсоне осложнилась еще более, вернуться из Болгарии в столицу, чтобы снарядить морскую экспедицию и повторить просьбу на Русь о присылке в Херсон ко времени подхода императорского флота русского отряда»^>{397}.

Кто же такой Сфенг? Не желая признавать, что речь идет о совершенно неизвестном нам по летописям князе, одни исследователи видят в этом Сфенге сына Владимира Святославича Мстислава Тмутараканского, другие прожившего, наверное, 100 лет Сфенкела, сподвижника Святослава во время войны на Балканах, который на самом деле погиб еще под Доростолом в 971 году. Между тем существование неизвестного по летописям брата Владимира вполне допустимо. Их отец Святослав, похоже, и сам не знал, сколько у него детей. Когда перед уходом на Балканы ему пришлось устраивать их жизнь, он вспомнил только про двоих (Ярополк и Олег). А вот когда ему рассказали о наличии у него еще одного ребенка — Владимира, то бравый князь искренне удивился, но все же отправил княжича попытать счастья в Новгороде. Владимир был сыном Святослава и Малуши — ключницы, рабыни княгини Ольги, сестры одного из дружинников Ольги — Добрыни. Вряд ли между Святославом и Малушей было какое-нибудь серьезное чувство. Скорее всего, овладел буйный князь смазливой рабыней во время одного из своих редких наездов в Киев, овладел да и забыл и Малушу, и прижитого последней от него мальчика, который, судя по всему, воспитывался матерью с убеждением, что он — князь. А сколько всего встретилось таких «Малуш» на пути энергичного Святослава?!

Не менее любопытно и другое сообщение Иоанна Скилицы: «После того, как Анна, сестра василевса умерла в Росии, а до этого ее муж Владимир (на самом деле Владимир умер в 1015 году, а Анна — в 1011 году. — А.К.), некий Хрисохир, родственник умершего, собрав себе в товарищи восемьсот человек и взойдя с ними на суда, прибыл в Константинополь, будто бы намереваясь вступить в наемники. Когда же василевс повелел сложить оружие и только тогда явиться на встречу, он, не захотев [этого], прошел через Пропонтиду. Оказавшись у Авидоса и сразившись с ее стратегом, защищавшим побережье и легко его одолев, он проплыл к Лемносу. Но там они, обманутые притворной договоренностью, были уничтожены флотом [морской фемы] Кивирреотов и [силами] Давида, родом из Охрида, стратега Самоса, и Никифора Кавасилы — дуки Фессалоники»^>{398}. События, о которых сообщает Скилица, произошли в 1022–1024 годах.

Мы все более и более углубляемся в XI век. Остановимся на первой четверти этого века. Темные стороны истории междукняжеских отношений этого века, отношений внутри одной семьи — Рюриковичей, ее родовые традиции и вступающие с ними в противоречие взгляды отдельных членов рода, все это — предмет особого исследования. Мне остается только еще раз подчеркнуть — реальная жизнь всегда интереснее, чем ее описание.