Ван Дузен предложил гостю присесть и сам занял место в кресле напротив. Хэтч сидел как на иголках, ловя каждое слово. Рассказ человека, обладавшего чудесным золотым кинжалом, несомненно, должен был понравиться широкой публике.
— Итак, — начал ученый, — не посвятите ли вы нас в историю кинжала?
— Это рассказ не для ушей неверных, — важно ответил турок. — Я имею в виду, конечно, не верующих в Аллаха. Но я отвечу на любой ваш вопрос, если смогу.
В косящих глазах Думающей машины мелькнуло выражение растерянности, но тут же исчезло.
— Этот кинжал имеет религиозное значение?
— Да, это священная вещь. Дар султана, моего повелителя, благословенный прикосновением царственной руки — всегда священный для подданного. Иноверцам его даже показывать нельзя.
Хэтч напрягся, а ван Дузен уселся в кресле поудобнее.
— Вы учились в Оксфорде? — как бы между прочим спросил он.
— Да. Я закончил курс в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году.
— И вы не перешли в христианство?
— Нет. Я мусульманин, ибо храню верность своему государю.
— А не могли бы вы пояснить, за какую службу султан оказал вам такой почет?
— Не могу. Я оказал услугу престолу в бытность свою секретарем посольства Турции в Англии.
— При каких же обстоятельствах вы лишились этого кинжала? — тихо спросил профессор.
— Я его не лишался, — последовал столь же тихий ответ. — Было бы святотатством допустить такое. Он по-прежнему у меня, и под надежной охраной.
Откровенно скажем: Хатчинсон Хэтч был сбит с толку. Его поведение явно свидетельствовало об этом. Но профессор, откинувшись на спинку кресла, безмятежно глядел в потолок.
— Правильно ли я понимаю, — сказал он, поразмыслив, — что кинжал, изображенный на этом снимке, и сейчас находится у вас?
— Я ни на час не расставался с ним с тех пор, как он был мне подарен.
— Как же вы объясните наличие этой фотографии? — Думающую машину этот ответ, кажется, не потряс.
— Никак не объясню.
— Но Лойд… кинжал… — не вытерпел пораженный Хэтч. — Я держал его собственными руками!
— Вы ошибаетесь, — спокойно ответил турок. — Он у меня.
— Вы нам его покажете? — спросил ученый.
— Нет, не покажу. — Голос Хассана был тверд. — Я уже объяснил, что иноверцы не должны его видеть.
— А если вас обвинят в убийстве, тогда покажете? — настаивал ван Дузен.
— Ни за что.
— Вы не боитесь ареста?
— Арест не угрожает мне, — все так же спокойно заметил турок. — Я вхожу в турецкую делегацию, прибывшую в Вашингтон, и у меня есть важные обязанности. Мне обеспечена защита моего правительства. Если против меня выдвинут какое-либо обвинение, оно должно будет пройти по дипломатическим каналам.
Наступило долгое молчание. Хэтча распирало от вопросов, но его удержал незаметный жест Думающей машины. Как ни причудливо сложились обстоятельства, ученый понимал, что мистер Хассан сказал правду. Таковы особенности международного права.
— Вам, конечно, известно, что этим кинжалом была убита женщина, не так ли? — спросил ученый.
— Я слыхал, что имело место убийство женщины.
— Вы приписываете своему оружию какие-либо магические свойства?
— О нет!
— Скажите хотя бы, где оно сейчас. Предоставите ли вы его следствию, если прикажет ваше правительство?
— Мое правительство не отдаст мне такого приказа.
Хэтч заскучал. Было похоже, что им морочат голову. Если кинжал у Хассана, значит, был другой такой же. И он лежал у доктора Лойда, репортер знал это достоверно. Он не мог судить, была ли то искусная подделка, но тот кинжал, которым убили девушку, точно находился сейчас у медэксперта. Между тем у Думающей машины был наготове следующий вопрос:
— Если однажды случится так, что кинжал у вас похитят, что будет дальше, мистер Хассан?
— Я поклялся хранить его ценой собственной жизни. Если такое случится, я покончу с собой. Таков обычай в нашей стране, и все это понимают.
