, что не обманывает его и что его брат и сестра тоже родились в результате определенных ласк с кое-каким цветком. Гера в переводе с греческого означает Защитница. Теперь вы понимаете, почему после смерти Бель я не мог защитить ее троих детей? Эти дети были не от меня, а от Бель. Почему я не привязал ее к жизни, почему у меня не было такого механического трона, чтобы не дать ей умереть?! Вот о чем я думал, возвращаясь с кладбища. Нельзя иметь троих детей и посвящать себя литературному творчеству! Нельзя жить в доме, где отсутствие Бель угнетает и не дает работать! Я закрылся в своем кабинете и провел там несколько дней без еды, беспрерывно куря и размышляя. Я слышал своих… детей Бель, слышал, как они носятся по коридорам и лестницам большого пустынного дома, и, уверяю вас, если бы я мог перевернуть песочные часы, то сделал бы как в античные времена, когда отцы ревностно соблюдали право. Завтра, возможно, я расскажу вам, какую роль во всем этом сыграл Юлий. И как я со своим разыгравшимся воображением, не имея на то оснований, стал подозревать его во всех злодеяниях, включая слишком красноречивое молчание в присутствии Бель, когда она носила Франца, и потом, когда дети стали сиротами». Вот так, понемногу, я стал понимать, до какой степени свихнулся старый Карл из-за Юлия. И каждый раз, когда он хотел объяснить свое нелепое поведение, то прибегал к помощи мифов. Когда я закончу сравнивать рукописи, я приведу вам еще больше примеров. Но пока между тем, что говорил и писал Карл, мало что сходится.
— Но, может быть, в этих расхождениях и кроется разгадка, — размышляет Поэт-Криминолог. — В любом расследовании нужно исходить из привычного взгляда на вещи. Пока же судьба дала нам уникальную возможность пойти другим путем. И этот путь — вы! Вы не только хорошо знали всех Найев, но и изучили их творчество.
— С тех пор как вы обратились ко мне и я побывал на пустой яхте, я в этом глубоко сомневаюсь, — возражает Литературовед. — Раньше я был спокойным и беспристрастным исследователем, а теперь, когда вы взвалили на меня все эти рукописи, я совершенно лишился покоя и не могу уже быть по-прежнему беспристрастным. Я подхожу к каждому слову писателя как исследователь. Я подхожу к каждой запятой писателя как исследователь. Но исследователь должен обладать беспристрастностью, чтобы уличить в небеспристрастности любого хорошего писателя. Хотя я всей душой обожаю свою работу, я начинаю ненавидеть исследователей и себя в том числе! С тех пор как я узнал о гибели всех Найев, я ненавижу свою книгу, а одна мысль о том, что мне придется сутками копаться в их рукописях, приводит меня в удручающее состояние. Теперь слишком поздно — я всего лишь специалист по творчеству литературного семейства Найев. Я отдал столько лет своей жизни, чтобы написать эту книгу, я буквально жил ею, и теперь вся эта работа поставлена под сомнение! Если бы вы знали, что скрывается в этих рукописях! Все то ценное, что я собрал об их семействе, в один миг обесценилось! Это полный провал! Есть все основания пустить себе пулю в лоб. Вам смешно? Я тоже смеялся всю ночь среди этих графоманских отбросов. Я не рассказывал вам об одной исследовательнице, пишущей на тему «Почему лорд Джим?» Всю свою жизнь она посвятила тому, чтобы доказать, что Джозеф Конрад, прожив в Йере во Франции, сбежал из этого городка из-за нелепой истории с разорванной помолвкой. Чудесным образом избежав мести пуританского общества, он погрузился в творчество и превратился в писателя Конрада. Исходя из этого факта, она проводит параллель между ним и лордом Джимом. Лорд Джим, виновный в том, что сбежал вместе с паломниками с судна, за которое нес ответственность, бросив его в открытом море, олицетворяется ею с молодым Конрадом, убегающим от любви. По ее мнению, без этого романа не было бы Фолкнера, Лаури, произведений о разбитых сердцах, как у Юлия Найя и Розы Зорн-Най.
— По-моему, нам пора возвратиться к Карлу Найю, рождению его детей и смерти Бель, — с нетерпением говорит Следователь.
— Итак, встречаясь то с одним, то с другим братом, я внезапно осознал, что конченым человеком является вовсе не тот, о ком все думают, — рассказывает Литературовед. — Юлий был изначально сильной личностью, обладавшей незаурядным умом. Карл, наоборот, отличался невероятно слабым характером. Всемирно уважаемый писатель представал перед публикой в тщательно продуманном обличье, скрывавшем его слабые стороны — он не мог обходиться без всякого рода ясновидящих, к примеру, женщины с петухом, или колдуньи из Гранады, или бенгальца из Нью-Йорка. А когда их не было под рукой, он подбадривал себя мифами. «Знаете, почему Юлий, сам того не подозревая, поселился в Гранаде? — спросил у меня Карл. — Потому что Гера держит в руке гранат и кукушку: птица и фрукт, похожий на кору головного мозга. Юлий не знает, что я знаю — да! — всё! Кукушка откладывает яйца в чужие гнезда. Гранат подарила мужчине женщина, чтобы он проник в глубины своего сознания. Гера отдалась сама себе, дотронувшись до своего цветка, и родила троих детей. Я несчастный герой своей собственной жизни, — жаловался Карл Най. — Я герой, превращенный при жизни в памятник благодаря моим книгам и позиции ярого гуманиста, человек, раздавленный слишком безмерным восхищением почитателей — убивающим восхищением». Карл надолго замолчал, воображая, конечно же, что я начну переубеждать его, но я продолжал молча шагать рядом с ним. Наконец он сказал: «Каждая моя книга — это скала, на которую я взбираюсь вопреки искушению поддаться этому восхищению. Я взбираюсь, преследуемый всеми этими горящими ждущими взглядами». — «Вы считаете, что люди ждут вашей неудачи?» — с улыбкой спросил я. — «Нет, наоборот, больше всего меня угнетает то, что этим нетерпеливым читателям не хватает настоящего чтива. И эта мысль давит на меня и мешает писать. Вы не поверите, но я завидую Юлию, книги которого не имеют такого значения — то есть их ждут не с таким нетерпением, как мои. Что делать, когда эта творческая скала становится слишком крутой и на нее невозможно взобраться? Тогда я еду в Гранаду к старой цыганке с котами или отправляюсь в Нью-Йорк к слепому бенгальцу, предсказания которого самые неожиданные, самые точные. Вот как духи участвуют в моей работе! Особенно это касается Арно, который водит моей рукой и вторит моим мыслям. У меня есть целый набор тайных средств, чтобы заставить себя писать. Не смейтесь, молодой человек, это мои лекарства против сильнейшей боли — писать. Знаете, от какого слова происходит
