Загадка Пушкина - страница 9

«В этот период (1823–1824) мы обнаруживаем в стихах Пушкина мотивы, чуждые дотоле его поэзии и после не повторявшиеся в ней, настроения и идеи, резко противоречащие общему характеру пушкинского творчества: глубокий пессимизм, разочарование в идеале свободы, просвещения, разочарование в поэзии, любви, дружбе, едко-саркастическое, „циническое“, по выражению самого Пушкина, отношение ко всему существующему. Эти же, необычные для Пушкина, настроения звучат и в его письмах того периода»^>52, — удивляется С. М. Бонди. Ничего «нормального и естественного» тут и близко нет.

Своим эксцентричным утверждением Н. Н. Скатов существенно корректирует господствующую в пушкинистике точку зрения на кишиневский кризис, но при этом, как ни странно, заявляет с безмятежностью: «наименьшие споры вызывает эволюция творческого развития Пушкина, столь она ясна и определенна, так просто все кажется здесь в судьбе, хронологии, „этапах“ становления, в самом характере нарастания»^>53.

Впасть в блаженное умиление вместе с Н. Н. Скатовым не получается, ибо в приведенных выше цитатах наблюдается причудливый разброд мнений. При этом не слишком естественно выглядит обрисованный учеными схематический фантом, всецело поглощенный переходом от романтизма к реализму и политическими событиями по ту сторону далеких Пиренеев. С другой стороны, как-то не верится, что из-за дрязг с Воронцовым Пушкин мог впасть в метафизическое отчаяние.

Чувствуется расфокусировка исследовательской оптики, возникает ощущение, что здесь не схвачена первопричина. Похоже, исследователи упускают из виду самое важное. Или вообще стыдливо умалчивают о чем-то.

А с хронологией и вовсе беда.

Если С. М. Бонди указывает, что «общее разочарование в жизни» постигло Пушкина в 1823–1824 г., то В. С. Непомнящий «кризис в духовной жизни» поэта датирует 1822–1823 годами, Ю. М. Лотман, Г. А. Лесскис или С. Г. Бочаров считают переломным 1823-й год, а Р. О. Якобсон считает, что есть основания говорить об «идеологическом переломе» и «последующей капитуляции»^>54, начиная с 1825 г. Даже тут во мнениях возникает достаточно серьезный разнобой, не говоря уже о том пестром хаосе, которым, как мы видели, сопровождается обсуждение причин происшедшего.

Разумеется, сложно определить точную дату, когда в душе поэта возник надлом. Но, как заметил еще В. Г. Белинский, по произведениям Пушкина «можно следить за постепенным развитием его не только как поэта, но вместе с тем как человека и характера. Стихотворения, написанные им в одном году, уже резко отличаются и по содержанию и по форме от стихотворений, написанных в следующем»^>55.

Разобравшись с датировкой, мы получим шанс разгадать, в чем именно коренился пушкинский кризис.

Так или иначе, рассуждения исследователей по большей части вращаются вокруг центральной даты, 1823-й год, и небольшого стихотворения «Свободы сеятель пустынный…», которое стало наиболее ярким свидетельством перелома в мировоззрении Пушкина. Напомню вторую строфу общеизвестного стихотворения.

Некоторые исследователи, например, Ю. М. Лотман, пытаются подыскать для этой «трагедии безнародного романтического бунта» красивое оправдание: «При всем трагизме переживаний Пушкина в 1823 г., кризис был плодотворным, так как он обращал мысль поэта к проблеме народности»^>56.

Иные, как В. С. Непомнящий, уклончиво поминают, что по ходу «переломного периода» всего лишь «проясняются (при единстве идеалов политической свободы и социальной справедливости) разногласия Пушкина с литературными и философскими взглядами декабристов»^>57.

И никто нигде ни единым словом не обмолвился о том, насколько чудовищно стихотворение «Сеятель» в нравственном отношении.

Как уже говорилось, согласно канонической версии пушкиноведения, основной причиной пушкинского кризиса стал «ряд крупнейших политических событий, резко видоизменивших картину революционной борьбы на Западе»