— Ее формы совершенны, хотя содержание черно, как ночь, полная греха и страсти. Александрина — прелестный сосуд, куда дьявол заключил дикий мед, собранный его ненасытными пчелами. Каждая капля медленно отравляет сластолюбивых мужчин.
— Интересное сравнение, — искренне восхитилась Астра. — Вы поэт, господин Домнин.
— Она призналась в чем-нибудь? — спросил он.
— Да. В уничтожении картины. И в том, что написала вам письмо от имени Сфинкса.
Художник расхохотался.
— Подготавливала почву для мнимого убийства? А я недооценил ее — заподозрил Маслова, даже звонил ему. Бедный Феофан! Наверное, разобижен на весь белый свет и особенно на старых приятелей. Где он, кстати?
— Пьет в курительной комнате.
— Бедный… — удрученно повторил Домнин. — Творческие люди ужасно ранимы. Я еще подставил его с этой речью! Пойду извинюсь.
— Вряд ли он вас сейчас выслушает. Отложите раскаяние на Прощеное воскресенье.
— Если доживу. Нет-нет, — он протестующее поднял руки, отметая все возражения. — Письмо написала моя рыжекудрая родственница, вы меня убедили! Но ведь Сфинкс еще не сказал последнего слова…
Через четверть часа администратор вывел Домнина черным ходом на улицу и велел водителю доставить того домой в целости и сохранности. Картина по предварительной договоренности осталась в его кабинете — до аукциона.
Матвей и Астра спустились в холл. Возле гардероба их поджидала Лариса Калмыкова.
— Что за дурацкое шоу ты устроил? — набросилась она на Карелина.
— Человеку стало плохо, я попросил охранников отнести его в служебное помещение и вызвать врача. Вы сами подняли крик про убийство.
— Ну-ну, рассказывай. Как бы не так! Никакого врача я не видела.
— Просто он не понадобился. Господин Домнин очнулся, ему стало лучше… Он отлежался и уехал.
— А допрос, который ты учинил в кабинете администратора?
— Хотел выяснить, кто уколол пострадавшего булавкой. Она могла быть отравлена.
— Булавкой? — опешила Лариса. — Шутишь. Ладно, признайся, что ты это нарочно выдумал.
— Не веришь? Напрасно… — безмятежно улыбнулся он. — Только не болтай лишнего.
Польщенная оказанным доверием, Калмыкова порозовела. На секунду она даже об Астре забыла. Молодая женщина деликатно отошла в сторону.
— Уговорю мужа приобрести «Обнаженную Маху», — поделилась своими планами Лариса. — Пусть раскошелится. Картина изумительная! Что-то в ней есть… демоническое и жутко сексуальное. Предметы искусства растут в цене. Лет через сто за нее можно будет выручить кругленькую сумму.
— Собираешься обрести бессмертие?
Она раздраженно повела плечами. Ее взгляд упал на Астру, и в груди поднялась волна ревности и возмущения. Девица не блещет ни лицом, ни фигурой, ни другими достоинствами, кроме денег своего папаши, а вот поди ж ты, уводит мужчину из-под носа изысканной и опытной Ларисы.
— Чем она тебя купила? — не выдержала бывшая любовница.
— Я не товар.
Госпожа Калмыкова тут же пожалела о вырвавшихся словах, но было поздно. Матвей холодно кивнул, распрощался.
Астра нетерпеливо вздыхала, ожидая, когда он закончит разговор.
— Говорят, Домнин специально затеял драку и обморок, который приняли за смерть, — шепотом сообщила ей незнакомая девушка в декольтированном узком платье. Казалось, шагни она чуть шире, и наряд треснет по швам. — Это такой пиар для «Обнаженной Махи»! Я думаю, аукцион соберет рекордное количество участников. А вы?
— Я тоже, — кивнула Астра.
Она искала глазами Теплинскую, но ни ее, ни Баркасова не было видно. Публика быстро разъезжалась.
Девушка в узком платье накинула короткую шубку и послала Астре воздушный поцелуй. Она явно была под хмельком.
На улице свет фонарей мешался с блеклыми, унылыми красками рассвета. Матвей помог своей спутнице сесть в машину.
— Скоро Масленица, — сказала она. — В воздухе пахнет весной.
Ей с детства нравился этот праздник блинов и разудалого веселья. Его не портили ни серое мартовское небо ни внезапный обильный снегопад, вдруг обрушивающийся на яркие шатры, уставленные снедью прилавки и на толпы радостных нарядных людей; ни бестолковая суета; ни слишком громкая музыка.
— Когда состоится аукцион? — спросила Астра.
