Она взяла палочки и выудила из чашки кусочек ким-чи. Соус чили, пропитавший листок пекинской капусты, был ярким, точно свежая кровь.
– Гай Филипс мог видеть нападавшего в лицо.
* * *
У главного входа в больницу стоял сержант полиции. Он притопывал, чтобы согреться, лицо раскраснелось от холода.
– Филипс еще жив, – уверенно сказал я.
Сержант улыбнулся и показал на пустынную улицу.
– Если он отбросит коньки, вы сразу поймете. Сбегутся все.
Я кивнул. В таком случае вокруг больницы собралось бы море камер и микрофонов.
У лифтов стоял еще один офицер. Я его не знал и на подходе вытащил удостоверение.
– Все тихо?
– Медсестры постоянно пристают, сэр. Им нравятся мужчины в форме.
– Проявите выдержку, – сказал я и шагнул в лифт, подумав, что в Хэндонском колледже зря не учат легкому флирту.
У дверей в интенсивную терапию возвышалась долговязая фигура Билли Грина. Он клевал носом, однако, увидев меня, тут же выпрямился.
– Снова в дозоре? – спросил я.
Билли заулыбался:
– Да, детектив Вулф.
– Гости были?
– Приходит один и тот же мужчина. Его друг, политик. Посетителей не допускают, но мистер Кинг, похоже, уладил этот вопрос.
Из отделения вышел врач.
– Добрый день, – сказал я. – Когда мне можно будет поговорить с вашим пациентом?
– У мистера Филипса сильно повреждена трахея, детектив, – ответил он. – Как вам известно, кто-то проткнул ее ножом. Тридцать процентов людей с такими ранами умирают. Большинство – в течение часа.
– Я понимаю, дело серьезное.
– Не уверен, что понимаете. Мистер Филипс находится под действием седативных препаратов, на искусственной вентиляции легких. Если он выживет, ему потребуется сложная операция по восстановлению трахеи. И даже если она пройдет успешно, у него до конца жизни будут трудности из-за сужения дыхательных путей.
Врач оторвал взгляд от своего блокнота и посмотрел на меня:
– Вы серьезно спрашиваете, когда с ним можно побеседовать?
– Мы думаем, что он мог видеть лицо преступника, – объяснил я. – Не нужно говорить. Он мог бы все написать.
Врач посмотрел на меня с откровенной враждебностью:
– Сейчас к нему нельзя. Я дам вам знать, когда с ним можно будет увидеться.
Он ушел.
Я отдал Грину свою визитку.
– Если Филипс очнется, позвоните мне. Если его состояние изменится, позвоните мне. Если возникнут любые проблемы, что вы сделаете?
– Позвоню вам.
– Правильно.
Я вошел в отделение, констебль Грин – следом. Пока я мыл руки в большой глубокой раковине, какие бывают только в палатах интенсивной терапии, Билли с тревогой за мной наблюдал.
– Не беспокойтесь. Я не собираюсь его оперировать и быстро уйду.
Я вошел в комнату.
В сумраке на койке с приподнятым изголовьем лежал человек. Сейчас Гай Филипс был совсем не похож на того мужчину с окровавленной шеей, который вышел к нам из лесополосы. Он выглядел как единственный выживший после катастрофы.
С края щупальцами свисали три трубки – тонкая и две толстые, рифленые. Они были подключены еще к одной, а та, в свою очередь, соединялась с горлом и носом пациента. Врач сказал, что из-за поврежденной трахеи больной не может самостоятельно дышать. Я и представить не мог, что это значит, пока не увидел и не услышал Филипса. С аппаратом искусственной вентиляции каждый вдох и выдох Свина звучал, точно шум небольшого боя.
Шею обмотали бинтами, и он стал похож не то на египетскую мумию, не то на человека, которого пытались обезглавить.
– Здравствуйте, детектив, – сказал кто-то. – В глубине комнаты, сгорбившись в одиноком кресле, сидел Бен Кинг. – Спасибо, что спасли жизнь Гая.
Он говорил очень тихо, и хотя мы никак не могли разбудить больного, я тоже понизил голос.
– Спас его старший инспектор Мэллори. Это он остановил кровотечение.
– Конечно. Я поблагодарю его лично. У вас уже есть какие-то зацепки?
– Нет. – Я помедлил. – Но мы предполагаем, что мистер Филипс видел убийцу и сможет его опознать. Когда очнется.
– Когда очнется, – повторил Бен Кинг. – Будем надеяться, что скоро.
Он встал. Я думал, что политик собрался уходить, однако он просто пожал мне руку. В его глазах стояли слезы.
– Этим убийствам, этим чудовищным злодеяниям нужно положить конец.
