Вон те же орешки, скорее улитками называть нужно, потому что по сути они с улитками родственники. Пусть довольно шустрые родственники и живут в гнездах под землей. Но уж больно на лесные орешки внешним видом похожи. Тихие и смирные, разве что порой не там, где нужно, ползают. А первый раз, когда Алена в их гнездо провалилась, страху натерпелась. Да не только она, но и все, кто рядом был. Потревоженные орешки – наверное, сами перепугались до смерти, – по ноге вверх всем выводком поползли и через полминуты Алену с ног до головы покрыли. Хорошо, что именно Алену. Та с перепугу стала просить их слезть и ползти обратно. Удивительным образом орешки ее послушались, спустились сначала на землю, а потом и под землю, гнездо ремонтировать. Алена расхрабрилась и позвала их обратно – выползли. Короче, дрессировке они поддавались моментально и команды всякие усваивали надолго. Не все, конечно, могли ими командовать, но почти все. Ребята в какой-то момент стали их дрессированными домашними животными считать и многие долго отказывались их есть. Но голод не тетка… Опять же вкус у них очень приятный, деликатесный, можно сказать.
Все эти мысли и воспоминания Семена не слишком отвлекали и уж никак не влияли на его сосредоточенность и внимательность, без которых тебя тут точно сожрут, даже удивиться не успеешь. Но вот мысль о еде чуть отвлекла. Он сглотнул, собрался спросить, не пора ли обеденный привал делать, но вспомнил, что никакого обеда у них не предвидится, нечем им обедать, так что будет у них сегодня вечером скудный ужин, и все! Но и до него еще… Эх!
– Семен! – позвала Алена.
– Что?
– Ты воду не чувствуешь?
– Чувствую, – буркнул Семен, потому что вопрос был дурацким, что-что, а воду он всегда чувствовал.
– Далеко?
– Ну… полчаса шагать, если крюк делать не придется.
– А я как раз хотела попросить сделать крюк к воде. Пить уже нечего, а хочется.
– Не, она у нас по пути будет. Ручей небольшой. Кажется, чистый.
– И как ты на таком расстоянии различаешь, чистая вода или нет?
– А как ты определяешь, можно что-то съесть или от этого сразу коньки отбросишь? Да еще знаешь, что крокодила есть можно, но он жесткий и варить долго?
Алена не ответила. А что тут ответишь, когда все это и самому себе не объяснишь. Озеро, к которому они сейчас топали, Семка чуял даже из лагеря. И еще с дюжину озер, пять речек и одну полноводную могучую реку. Но до той не один месяц через лес шагать. Так что дорогу прокладывал и указывал именно он. А вот дальше… К грибнице от озера, а от грибницы к хлебной, или фруктовой, или к ягодной роще – тут как-то в названии не сошлись – придется шагать по азимуту. Но важно далеко не отклониться, за день перехода и Алена, и Настя их учуют, как Семка чует воду. А Войцек – что-то он примолк, то насвистывал всю дорогу или тихонечко напевал, то умолк вдруг – этот ни воду, ни еду не чувствует. Разве что когда запахнет, но запах редко когда дальше нескольких километров разносится.
Семен остановился, вытер лоб рукавом и обернулся. Войцек отстал на дюжину шагов, потому что поклажа, которую он тащил, зацепилась за ветку. На высоте роста в три. Это если Семкиным ростом мерить, у Войцека все три с половиной получатся. Семка хмыкнул по этому поводу:
– В попугаях выше получается, – себе под нос хмыкнул, потому что Войцек шуток в свой адрес очень не любит, отчего-то жутко обижается. – Зацепился?
– Ветер по верхушкам дует, – извиняющимся тоном объяснил Войцек.
– Эх, лучше бы он понизу подул, а то парит от земли и душно, – пробурчал Кольцов. – Опять же капельки и всякий прочий гнус.
Войцек несколько раз дернул связку с багажом, махнул рукой и сам взлетел к верхушке дерева, чтобы отцепить узел с вещами.
– Тут лес впереди пореже будет, ты вниз спусти свою тележку, – предложил Семка.
– Тут бы самому спуститься! Я штанами зацепился. – Войцек от неудобства положения сильнее обычного растягивал слова, и акцент у него стал очень отчетливым.
– Отцепляйся, подождем, – спокойно сказала Настя.
– Ага, пан Войцек, отцепляйся. Мы тебе не помощники, сами по себе летать не умеем.
– Не обращайся ко мне «пан», я финн, а не поляк, – обиделся Войцек, занятый на приличной высоте избавлением собственных штанов от зацепа.
