Одна из проблем, встречающихся почти во всех текстах об университетах, в том числе и этот, заключается в кричащем расхождении между, с одной стороны, приподнятой и горячей риторикой общего описания их целей и, с другой – неизбежно ограниченным и прагматическим приспособлением к современным обстоятельствам, составляющим повседневный опыт любого реального университета. И это не просто хорошо знакомое и даже, возможно, всеобщее рассогласование между идеалом и реальностью. Как я уже указывал ранее, в свободной интеллектуальной жизни есть нечто вызывающее своего рода словесную избыточность, которая пытается вырваться за границы умеренного или конкретного описания. Однако этот возносящийся ввысь вокабулярий должен быть как-то привязан к вполне конкретному комплексу исторически сложившихся институциональных структур, а потому бывает сложно понять, как именно эта неизбежно частная, ущербная и инструментальная совокупность форм деятельности может вообще породить результаты, заслуживающие столь возвышенного языка. Кроме того, исследование и преподавание должны иметь дело с чем-то конкретным – с полимерами, Данте, структурой социологических анкет, кварками, речевыми актами, экономикой Боливии, т. е. тысячью и одной частной темой, и поначалу совершенно непонятно, как настолько разные виды деятельности могут быть в равной мере подчинены одним и тем же канонам интеллектуального поиска или же привести к сколько-нибудь сравнимым образовательным результатам.
Эта общая проблема станет еще более явной, если поразмыслить над повседневным опытом преподавания или исследования в большинстве британских университетов в начале XXI в. Даже если считать, что в принципе можно найти нечто общее между всеми поразительно разными формами деятельности, осуществляемыми в этих институтах, и общими заявлениями касательно их целей и ценности, все же кажется, что лишь искусство сатиры или пародии было бы способно воздать по заслугам тем условиям, в которых сегодня эта деятельность реализуется на практике. Как я уже указывал ранее, сам масштаб изменений в британском высшем образовании, произошедших за последние 20 лет, привел к созданию нового институционального мира, не ограничивающегося даже изменившимися культурными установками, частичным выражением которых как раз и представляется эта экспансия. Разные наблюдатели этого нового мира выберут – каждый вполне убедительно – разные черты, за которые его следует хвалить или порицать. Можно считать, что сегодняшние университеты стали более значимыми, более инклюзивными и более ответственными, чем их предшественники одно или два поколения назад; но точно так же их можно счесть менее примечательными, менее привлекательными и менее результативными. Несомненно, сегодня они более разнообразны и по институциональным типам, и по сферам исследования, но точно так же можно сказать, что они сильнее разнятся по качеству и жизнеспособности. Декларации о миссии, которые в 1850 г. могли казаться вполне отвечающими Оксфорду и Кембриджу, существовавшим вместе с горсткой шотландских и лондонских колледжей, а в 1950 г. все еще могли охватить в общем-то однородную систему из 23 тогдашних британских университетов, вряд ли справятся с давлением, оказываемым 130 (при приблизительном подсчете) современными университетами, самим фактом их многообразия.
Однако это внешнее многообразие скрывает преемственность и общность оснований. Многие новые дисциплины или отдельные области исследований, по существу, являются сочетаниями прежних подходов или же следствием переноса уже существовавших методов на новые предметы. Например, в прошлом поколении в университетах не было факультетов «нейронауки», но работу, которая проводится сегодня под этой рубрикой, сочли бы знакомой физиологи, экспериментальные психологи, нейрохирурги и другие ученые, которые работали в различных организациях и структурных подразделениях с разными наименованиями. Другой пример: культурология сегодня может показаться новым начинанием, которое подрывает некоторые устоявшиеся представления о классификации гуманитарных и социальных наук, однако на самом деле она развилась за счет переопределения некоторых направлений, унаследованных от социологии, литературной критики, антропологии и т. д., а также благодаря приложению сформировавшихся таким образом подходов к материалам, которые качественно не отличаются от тех, что изучают те же социальные историки или музыковеды. И хотя во всех социальных явлениях в какой-то момент можно достичь точки, в которой, как давно сказал Маркс, количественные изменения переходят в качественные, простое количественное увеличение совсем не обязательно означает сколько-нибудь значимого изменения оснований. Хотя мы можем уверенно сказать, как я, собственно, и сам делал, что структуры, хорошо работавшие, когда в университет шло 6 % возрастной когорты, наверняка будут работать хуже, когда в университет идет 46 % ее состава, в таких случаях мы обычно имеем в виду вопросы финансирования или политического оправдания, тогда как характер методичного, но открытого и незавершенного исследования, которым теперь могут заниматься больше людей, в принципе мог измениться незначительно.
