Вот так, путем проб и ошибок, в свои двадцать четыре с половиной я пришла к пониманию того, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на отношения с пометкой «а вдруг получится?»
Закончив с составлением списка, распускаю волосы, навожу в них художественный беспорядок и, достав телефон, делаю пару селфи. На фото в профиле у меня фотография двухмесячной давности, с моими натуральными светло-русыми волосами, тогда еще длинной почти до лопаток. Неделю назад я состригла две трети длинны и открыла для себя волшебный мир смываемых оттеночных шампуней. Еще пара помывок головы — и розовый пигмент сойдет в «ноль».
Но надо же шокировать приличного милого архитектора нетривиальным образом и отсутствием макияжа с веснушками во все щеки?
Я выбираю самый удачный снимок и отправляю его Андрею вместе с пожеланием доброго утра. В конце концов, раз он написал первым вчера, ничего страшного не случится, если сегодня первой напишу я.
Через пятнадцать минут Марк сигналит, что готов ехать и я, забросив сумку на заднее сиденье, забираюсь в машину. Миллер выезжает на трассу и, когда машина набирает скорость, тянется за сигаретой. Чтобы не дымить в салон, выставляет руку в окно и уверенно рулит одной.
Я украдкой рассматриваю его руки с выразительным рельефом вен, длинные крепкие пальцы. Это просто эстетическое удовольствие, ничего больше.
Бармаглот скашивает взгляд в мою сторону, усмехается уголком рта.
— Марк Игоревич, а вы знаете, что по статистике сорок семь процентов всех автомобильных аварий произошли из-за того, что водители пренебрегали правилами безопасности? Разговаривали по телефону, курили и все такое?
— Ага, а еще отвлекались, чтобы дать по заднице болтливым пассажирам.
— Тешили свое эго, думая, что хоть так им что-то обломится, — не даю себя «укусить».
Мы притормаживаем перед железнодорожным разъездом — и Миллер всем корпусом поворачивается в мою сторону. Улыбается одними губами, а от колючего серебряного взгляда зудит где-то в области копчика.
Ерзаю на сиденье, пытаясь держать лицо до победного конца.
— Зай, — Бармаглот делает последнюю затяжку, щелчком выбрасывает сигарету, — осторожнее на поворотах. Тебя чуток заносит. Мальчикам своим безусым будешь рассказывать, что и где им обломится, а я у баб ничего не выпрашиваю. Сами приходят и дают.
Вот она — лучшая иллюстрация нашего общения.
Всегда он говорит какую-то свою мужицкую хрень и играет мускулами. Никакого изящества.
Тяжеловоз — это вам не ахалтекинский скакун.
[1] Тактико-технические характеристики
Каждый раз, когда она начинает зарываться и делать вид, будто трах с ней — единственная цель моей жизни, приходится ее притормаживать.
Грубо, потому что иначе до Зайца не дойдет, и она будет думать, что у нас просто новый виток обмена ироничными шутками.
Молодая она еще.
Папина дочка. Максималистка. С претензией на принца.
Вовка хорошо воспитал дочь, вложил правильные мысли и взгляды на жизнь, но Заяц все равно — цветок в колбе родительской любви.
Косячит постоянно.
Справедливости ради — как и все ее ровесницы. И, надо отдать ей должное, по крайней мере, не творит совсем уж откровенную дичь.
Остаток дороги мы едем молча. Сначала Заяц, уставившись в окно, врубает тотальный игнор, потом у нее пиликает телефон, и Алиса «уходит» в него с головой: что-то энергично набирает, улыбается, прикусывает губу, рассматривая что-то на экране, морщит нос и прикрывает ладонью рот, чтобы спрятать откровенный смех.
Она реально что ли подцепила очередного великовозрастного «правильного мальчика»?
Где она их только находит, этих моральных инвалидов.
Я подвожу Зайца до дома.
Она так увлечена своим «романом с телефоном», что молча выходит из машины и бегом поднимается по ступеням на крыльцо.
Открываю дверцу и кричу ей вслед:
— Зай, сумку забыла.
Алиса поворачивается на пятках, поджимает губы, явно не в восторге от того, что ей все-таки придется хотя бы формально, но сказать мне спасибо. Забирает вещи, цедит сквозь зубы что-то невнятное и, пока топчется, пытаясь как-то справиться одновременно и с сумкой, и с телефоном, и с наушниками, успеваю выйти и забрать у нее сумку.
