Заботы света - страница 66

Шрифт
Интервал

стр.

Медвежонок ты мой, аллюки,
Волчонок ты мой, аллюки!

Камиль — он захаживал к шакирдам вроде проследить за порядком, а на самом деле тянула привычка к общему препровождению времени, к разговорам, импровизациям, — Камиль протиснулся к нему на лавку, сел и, приобняв за плечи, попросил:

— Братишка, повтори, пожалуйста, песенку. Никогда такой не слыхал.

Габдулла повторил медленным речитативом, и он полностью записал заклинание, смеясь от удовольствия, удивляясь, что слышит впервые.

Давно ли это было? Ах, недавно! Давно, сказал он себе, давно. И те вечера, когда Камиль и он сидели в окружении маленьких шакирдов, и целая череда вечеров и дней, проведенных с Камилем в беседах и делах, — все в прошлом, за чертой последнего их разговора. Но то, что было дружбой, близостью совсем недавно, не хотело уходить в прошлое, ибо не стало еще прошлым.

«Какие вы все же разные!» Кто это сказал, имея в виду его и Камиля? Кажется, Шарифов. Мол, Камиль имеет твердую социальную принадлежность, а он, Габдулла, не имеет. Чепуха! Получив сан священника, он бы тоже имел положение в сильном сословии. Но он не получит сана, это ясно давно.

Он не крестьянин, не пролетарий, еще не поэт. «На летнем пастбище дервишества я зимней стужей становлюсь». Значит, и не дервиш. А, пустое! Наше время делает черт-те что с этой социальной принадлежностью.

Но вот что верно, то верно: он дитя своего уставшего, обессиленного и, должно быть, очень старого народа. Оттого-то он так слаб физически, а душа его гневлива и слезоточива.

А ведь зачем-то ему сужден этот нескончаемый, грозный и восхитительный круг жизни! И виделось же ему в редкие минуты глубокого прозрения, как безмолвные широкие равнины вдруг начинали кишеть людьми, дыбиться городами, звучать людским перекликом, и как же ярилась их жизнь, как она кипела, побеждая зло и оберегая все доброе! Он протягивал руки и, казалось, улавливал это мощное и непостижимое, что называлось жизнью земли, и в иные редкие светлые минуты верилось — он познал это высокое счастье! Но между этими редкими минутами были годы, годы сиротской неприкаянности! А может быть, не сама гармония, а только поиски ее составляют жизнь? Может быть, в этом-то и есть лад и ритм, от которого происходит всякое движение живого, даже биение сердца?

Но почему же эта жизнь так и не дала ему любви, какую она дает даже не герою, даже не мудрецу? Вся-то его любовь была мечтой, принимающей облик то одной, то другой девушки. Черты их рассыпались, терялись, оставляя только мечты и воспоминания. Воспоминания? О том, чего не было? Но с мечтой он пережил свои лучшие дни, и разве же это пустота, ничто, если душа его то корчилась, то распрямлялась, насыщаясь мыслью и чувствами. Но у этих чувств есть враг — все телесное, что требует действий, рассуждений, обладания, — этот-то враг и разрушает человека, сперва его тело, потом мысль, потом поэзию мечтаний.

Какая глухая ночь, подумал он. Ни звука, ни шороха… и тишина, которую он любил, давит и давит. Он протянул руку и сильно дернул за шнурок над кроватью. В конце длинного коридора задребезжал звонок, а через минуту прибежал малый.

— Ты не спал? — спросил Габдулла.

— Спал, эфенди. Чаю?

— Да. Но совсем не похоже, что ты спал. Постой… должно быть, ты видел хороший сон, а я разбудил тебя.

— Ничего, — сказал малый. — А снов я не вижу.

— Совсем? И тебе никогда не снился… ну, например, белый волк?

— Белый волк? — хохотнул коридорный. — Белых волков не бывает, эфенди. Вы сказали — чаю? Сейчас принесу.

Попив чаю, Габдулла сел к столу. Есть аул вблизи Казани по названию Кырлай… Березы Кырлая, лужайки, блеск реки, кони ржут в ночном, утром девушки идут за водой к роднику, соловьи садятся на дужки ведер и поют о любви. А лес… боже, какой там лес, и сколько тайных тропинок в нем, ведущих прямо к сокровищам! Но джинны, пери и Шурале так запутают молодца, что не всякий найдет к ним дорогу. И днем-то ягодники и дровосеки остерегаются уходить далеко в чащу. А уж ночью — сохрани аллах! Впрочем, только ночью и возможна встреча с лесным лешим Шурале. Как-то в ночь, когда, сияя, в облаках луна скользит, из аула за дровами в лес отправился джигит.


стр.

Похожие книги