То, что мерещилось, было не мечтой, но убежденностью, что и она (но кто же?), задетая тем же лихорадочным нетерпением, бежит с противоположного края площади, а возле дома Офицерского собрания они встретятся. Он бежал, чтобы ей не пришлось ждать, и добегал раньше ее, и радовался, как если бы и вправду их договоренность обещала ему встречу. Вот дом… на него он не мог уже смотреть по утрам, как будто и бельэтаж, и массивные аркады, и лавка внизу, и зеленая вывеска над воротами знали ночную смуту в душе у него.
Он стоял на углу молчаливого, глыбисто-большого здания, ловя каждый шорох, каждое скольжение тени, вздрагивая от летящей звезды.
Горемычная девушка, чей промысел начинался с наступлением темноты, подошла однажды и предложила ему ночлег. Он смотрел на нее во все глаза и молчал.
— Несчастный юноша, — сказала бедная ночная эта тварь. — Ты, видно, сошел с ума.
А как-то днем он увидел едущую на велосипеде Диляфруз, и звоночек ее велосипеда вдруг явственно пропел: «Не убивает аллах того, чья любовь продолжается». Он удивился: а ведь правда она красива! Ночью же, когда писал стихи о любви, он видел перед глазами прекрасную Хуснбану: та посылала каждого, кто просил ее руки, отгадывать семь загадок, и отважнейшие из царевичей уходили через горы и пустыни сражаться с дивами и гифритами и исчезали бесследно.
Случалось, он разговаривал с Диляфруз.
— А знаете, поэт Дердменд содержит на свои средства сиротский дом. И сам занимается воспитанием малюток. Но он так богат! А моих сил едва хватает на воспитание одной девочки. Знаете, Габдулла, я никогда не выйду замуж и всю жизнь посвящу бедным сиротам. Я открою школу, буду учить всему, чему научусь сама.
— Славная, хорошая…
Она как будто не услышала робкого упоения и звонким голосом продолжала:
— А мы готовим любительский спектакль. Почему вы никогда не участвуете? Мы нашли бы вам хорошую роль.
— Гифрита? Или дива, что пострашней? Или плутоватого приказчика? — смущенно шутил Габдулла и поглаживал никелированный руль велосипеда.
— Вам нравится велосипед, почему не купите себе? Правда красивая машина?
— Да.
Все, что соприкасалось с нею, становилось красивым. Вот девочка-сирота, взятая ими в дом; Диляфруз одевает ее в нарядные платья и ходит с нею гулять. И все вокруг нее золотится, сверкает: когда она ходит меж ярмарочных рядов, собирая на попечительские нужды, когда идет в госпиталь в простом белом халатике сестры милосердия, и как же этот простенький халатик красив на ней!
Она и сама чувствует, как хороша, и собственные порывы кажутся ей прекрасными. И люди вокруг думают о том же: как трогательно, как мило, когда молодая девушка делает счастливыми других… Девочку-сироту отмыли, вылечили от брюшного тифа, одели в красивое платье и подвели к ней. Но сама Диляфруз, пошла бы она в больницу для тифозных больных, стала бы рассказывать сказки больной девочке, стала бы мыть и согревать ее, прижимая к своему телу? Это не так красиво, но во сколько же раз чудесней именно такая забота…
Нет, день был ужасный, а ночью, счастливый, он думал чужими стихами:
О ночь моя, как ты была ужасна
Из-за любви к той, которую я полюбил!
Кроткий облик сестры возникал утешительным и радостным видением. Он бывал у сестры. Она угощала его чаем и не отрываясь смотрела на него каким-то загадочно-ласкательным взглядом.
— А я искать тебя собралась, раз, думаю, сам не идет. Ты, верно, не знаешь…
Оказывается, Мухаметгалей рассчитался в магазине и ушел с артелью плотников в степь, взявши подряд у богатого скотовода.
— И что же?…
— Я подумала, может быть, и тебя возьмут. Мог бы хорошо заработать. — Она помолчала. — А Мухаметгалей собирается жениться.
Он засмеялся, сильно смутив бедную женщину.
— Нет, зачем же я поеду. Ведь я не собираюсь жениться.
— Всегда ты смеешься над глупой сестрой.
В типографию, большой бревенчатый дом с полуподвалом, пришли они с Камилем — договориться насчет его учения наборному делу. Когда спускались по узкой темной лестнице в полуподвал, столкнулись с парнишкой. Они посторонились, парнишка пробежал, но вдруг остановился и неуверенно позвал: