— Есть хочешь?
— Еще бы! Об этом можно было и не спрашивать.
Мы вышли на кухню. Фрося достала из посудного шкафчика термос, разлила в стаканы горячий кофе, и мы сели за стол. Впрочем, это был не стол, а столик, третьему за ним трудно было бы поместиться… Фрося изредка взглядывала на меня сквозь ресницы и блаженно улыбалась. Я отвечал ей такой же блаженной улыбкой, очень удобной в том смысле, что она, эта улыбка, о многом говорит и ни к чему не обязывает.
— Ну, иди!
— Хорошо… Сейчас, — лепетал я, не двигаясь с места.
— Завтра в это же время… Ладно?
— А почему не сегодня?
— У нас плохая дверь. Когда открываешь, все слышно.
— Я залезу в окно… Идет?
Фрося отрицательно покачала головой. Потом вдруг опять обвила меня за шею и… Но хватит об этом. А то читатель, не бывавший на других планетах, может черт знает что подумать. Что касается науки, то для нее, как я полагаю, это не представляет никакого интереса. Как бы ни ласкались, ни целовались жители разных планет, результаты, я полагаю, всюду одни и те же.
Собственно, на этом праздник кончился. После обеда, как я заметил, каждый здешний житель занялся своим делом. Одни гоняли футбол, другие подались на озеро Песчаное удить рыбу, третьи включили телевизоры.
Идя по улице, я смотрел вверх и старался представить, что сейчас делается у нас на Земле. Отсюда, с этой планеты, она казалась маленьким шариком, затерянным в беспредельном космическом пространстве.
Где-то на этом шарике и совсем уж ничтожная по своим размерам деревня, почти такая же, как и та, по которой я сейчас шагаю, и чем-то дорогие мне люди.
И там и здесь… Фантастика, не правда ли? Помню, в детстве я иногда ложился в степи на спину и долгодолго смотрел в небо. Кругом стрекотали кузнечики, бесшумно порхали бабочки, вообще было как-то сладостно-покойно, как бывает лишь в детстве, а я смотрел и без конца задавал себе один и тот же вопрос: «А что там, дальше?» Мысленно я преодолевал огромные расстояния, которые невозможно выразить цифрами, но конца все не было и не было, и я продолжал идти и идти, вернее — лететь, лететь, и все со словами: «А что там, дальше?» Тогда я не знал, да и никто еще не знал, во всяком случае, у нас на Земле никто не знал, что во Вселенной сто тридцать миллиардов планет с высокоразвитой цивилизацией, и есть даже планеты, похожие на нашу Землю. Впрочем, о том, что есть похожие, и сейчас достоверно знаю лишь я один, о чем мне и предстоит сообщить человечеству.
У меня даже дух захватило. Вселенная мне рисовалась чем-то обжитым, одомашненным, а разные высокоцивилизованные планеты — добрыми соседями, жители которых запросто ходят друг к другу в гости.
Сейчас, конечно, редкие смельчаки [5] отваживаются залететь слишком далеко. Но придет время — и оно не за горами, — когда подобные прогулки будут совершаться без всякой подготовки. Предъявишь профсоюзный или еще какой-нибудь билет с фотокарточкой и — бывайте здоровы! И не только мы, но и к нам. Чем они хуже?
Они ведь тоже высокоцивилизованные.
Кстати, насчет ста тридцати миллиардов… Думаю, Роджер Макгоуэн из Редстоуна (штат Алабама) дал маху. Вселенная беспредельна и безгранична. Выходит, и живых миров с высокоразвитой цивилизацией в ней тоже безгранично много, так много, что никакими биллионами и триллионами их не сосчитаешь. Я готов допустить, что укромный уголок Вселенной, где этих цивилизованных планет (а может быть, и высокоцивилизованных) не одна, а штук пять-шесть сразу, и находятся они одна от другой на расстоянии нескольких часов лета на хорошей ракете или на какой-нибудь летающей лампе…
А почему бы и нет?
Заглянув к себе на квартиру, я захватил часть записок, чтобы спрятать их в контейнере, и отправился в лес на корабль. «Надо посмотреть, все ли в порядке», — подумал я.
Выходя из дому, я увидел на периле крыльца конверт, исписанный знакомым почерком. «Почтальонша оставила, не иначе…» И хотя это было не совсем хорошо, даже совсем не хорошо, я взял письмо и сунул в карман. Писал-то здешний Эдька Свистун, то есть как будто я сам, выходит, и стесняться нечего, — так, примерно, рассудил я.