И вот однажды она почувствовала, как под сердцем у нее шевельнулся новый ребенок. В надежде на то, что это – долгожданная дочь, Кровавый Барон, не раздумывая, выгнал из дома нелюбимого сына. Тело несчастного подростка спустя несколько дней выловили рыбаки.
Как тосковала моя бедная мать! Бесконечными вечерами стояла она на берегу и все ждала, не вернется ли к ней ее бедный пропавший сынок.
И вот однажды она услышала шум, словно бы поднимаемый веслами большой рыбачьей лодки. Море было совершенно пустынным, но невидимая лодка все приближалась, и хорошо знакомый детский голос произнес:
– Скоро мы увидимся, мама…
И тотчас все стихло.
Когда Кровавый Барон нашел наконец свою жену, она лежала на берегу бездыханная, а рядом громким плачем надрывалась новорожденная девочка. То была я…
В детстве я считала своего отца самым лучшим человеком на земле. Он боготворил меня, я ни в чем не встречала отказа. Когда мне было двенадцать лет, старая нищенка рассказала мне о том, как Кровавый Барон погубил мою мать и извел моего брата. Но я не захотела этому верить.
А спустя три года случилось неизбежное…
Как-то раз у ворот нашего замка остановился юноша и попросил приюта. Мы полюбили друг друга с первого взгляда, и отец охотно дал согласие на наш брак. О, с каким нетерпением ждала я свадьбы!
Напрасно предостерегали меня соседки не доверять Кровавому Барону. Мне казалось, что отец вполне счастлив моим счастьем. Он весело смеялся, шутил, то и дело отдавал все новые распоряжения поварам.
Наконец настал долгожданный миг… Но где же мой суженый? Он исчез. Его нигде не могли найти. Я знала, что он не покинул бы меня по доброй воле. Его исчезновение означало лишь одно: он мертв. Но не отыскалось даже тела…
Свадьба расстроилась, гости разъехались. С тех пор прошло десять лет. И за все эти годы я не сказала своему отцу, Кровавому Барону, ни слова!
И вот как-то раз, зловещей черной ночью, во время сильной бури, у нашего замка обрушилась угловая башня. Наутро среди обломков я увидела скелет, облаченный в свадебный наряд. Это был он, мой возлюбленный! В день нашей свадьбы Кровавый Барон замуровал его в стене…
Рассказ девицы Гиацинты вызвал всеобщее оживление.
– Эта история наводит на предположение о том, что душевное состояние Кровавого Барона было далеко не гармоничным, – заметил философ Освальд фон Штранден.
– Что ж ты плохо за женихом глядела? – разволновался старый рыцарь пан Борживой.
А бывший член магистрата города Кейзенбруннера Вольфрам Какам Кандела, поджав губы, заявил:
– Подобные истории живо характеризуют обыкновения и нравы так называемого «благородного рыцарства». Уверяю вас, в городской среде, где царят законность, порядок и благочиние, ничего подобного никогда бы не случилось.
Что касается Гловача, совмещавшего роли слуги, шута и лютниста при обширной особе пана Борживоя, то его восхищению не было предела:
– Какая тема для баллады!
И лишь шестой их спутник хранил молчание.
Следующим на очереди был Освальд фон Штранден, высокий мужчина лет пятидесяти, одетый в темное. У него был крупный хрящеватый нос, узкий лоб с большими залысинами, длинные складки вокруг рта. Вообще весь его облик отличался подчеркнутой строгостью и отдавал, если можно так выразиться, кислинкой. Как говаривал пан Борживой, человека ученого за версту видать. И это было сущей правдой, поскольку господин фон Штранден успешно закончил два университета и преподавал философию в третьем.
Вот что он рассказал.
2. Дуб семейства Волькенштайн
Как это ни покажется вам удивительным, но обстоятельство, которое вынудило меня навсегда оставить городской уют и отказаться от общества обыкновенных людей, никоим образом не связано ни лично со мною, ни с кем-либо из моей семьи. Впрочем, если бы вы изучали философию, вас бы это ничуть не удивило, поскольку вы бы знали: в мире существуют причины и обстоятельства, неизмеримо более глубокие и существенные, нежели судьба отдельно взятого человека. Я имею в виду прежде всего тленность и скоропреходящесть того, что мы, по неразумию, именуем земными благами.
Поэтому не следует считать, что мое исчезновение из университета Кейзенбруннера и вообще из этого городишки с его мелочными нравами, как-то связано с мнением невежественного ректора касательно моей манеры преподавания. Что касается этих ослов-студентов, то ни один из них не смеет называть меня занудой, а тем паче приносить на мои лекции живого поросенка. Итак, я начинаю.
