Библиотекарь ссохся, съежился. Ольгерду вспомнилось, как, бывало, сердился старик, если заставал в библиотеке целующихся. «Чтение располагает душу к возвышенным усладам, но оные отнюдь не должны служить заменою благородному поглощению букв внимательными взорами», – говаривал он, охаживая незадачливую парочку атласной закладкой.
– Чем могу быть полезен… – просипел библиотекарь.
– Книга… – отозвался король.
Старик затрясся в ужасном кашле. При каждом приступе он на мгновение словно бы распадался на клочки, а потом опять кое-как собирался воедино. Король взял его за вздрагивающий локоть и усадил в кресло. Август молчал, быстро моргая. Потом повторил:
– Чем могу быть полезен…
Король осторожно опустился в кресло напротив. Выждал большую паузу, собираясь с силами. Слишком долго не доводилось ему разговаривать. Откликаться эхом – не в счет, это даже камни умеют.
– Чем могу… – в третий раз скрипнул Август.
– Книга, – сказал Ольгерд и весь сжался. Сейчас! Он чувствовал немоту губ. Язык не повиновался. Король потрогал языком зубы. Напрягся. И вытолкнул из себя: – Книга о любви…
Ему стало дурно, и он едва не потерял сознание.
Август откликнулся с облегчением:
– …о любви…
– Книга о любви, – уже легче проговорил Ольгерд.
– …о любви… – снова сказал Август.
– Книга о любви! – Ольгерд почти кричал.
Август встал и широко раскрыл глаза.
– О, ваше величество! – прошептал он. – Книга о любви!
И мелко засеменил куда-то в глубину библиотеки. Он вернулся почти сразу. Август никогда не искал книгу долго, поскольку обыкновенно точно знал, что именно требуется данному человеку в данном расположении духа.
Это был маленький томик размером с ладонь – «Аль-Касим и Бланка-Флора. Их любовь, ее зарождение, развитие и совершенное воплощение, а также препятствия, ей чинимые, и как все завершилось к полнейшему возлюбленных удовольствию, в шести песнях».
– Книга о любви, – сказал старый библиотекарь. – О, книга… книга о любви! – Он повторял это снова и снова, вкладывая в эти простые слова самые разные чувства.
Лютояра обнаружила «Аль-Касима и Бланку-Флору» утром у себя под одеялом. Сперва она решила, что ночью всем раздавали дополнения к уставу (такое иногда случалось). Время военное, устав изменяется приблизительно раз в три поколения. Например, живы еще «факела», которые помнят, как устав предполагал субстрагирование каждого десятого из батальона в случае поражения в бою. Этот пункт отменили после того, как неколько батальонов подряд понесли такие потери, что казнить каждого десятого фактически означало субстрагировать двоих-троих, тяжелораненных и совершенно деморализованных.
Она раскрыла книжку, приготовившись увидеть привычное зачало: «Во имя Пламени Дум Его!» – и далее несколько страниц ясных и четких инструкций, например: «Вместо (пункт 7-а): «Любой враг да будет повержен, добит и истреблен без милости» следует читать: «Поверженный враг да будет подвергнут пыткам (см.Список, пункт 7-д), после чего истреблен без милости».
Вместо этого взгляд споткнулся на странно расположенных строчках – в столбик:
Се – благороднейшее чувство,
Что куртуазное искусство
Подчас «томлением» зовет.
Оно в крови у нас живет,
Ее волнует ежечасно,
То веселы мы, то несчастны,
Но нет покоя нам с тех пор,
Как уязвил сердца Амор…
Лютояра не поняла более половины слов из прочитанного; однако она привыкла доверять всему написанному на бумаге – ведь любые приказы и инструкции выходили из рук непогрешимого властителя Огнедума. Поэтому она сочла за воинский долг вникнуть в текст, разобраться и принять к исполнению.
Она показала книгу Лихобору. Весь день (у них была увольнительная) они просидели в любимой пивнушке за бочкой пива и, склонившись над томиком голова к голове, читали – вслух и хором – поэму о любви рыцарственного и мечтательного Аль-Касима к прекрасной, нежной и отважной Бланке-Флоре.
Время от времени они отрывались от книги и, заново наполнив кружки, обсуждали прочитанное.
– Я что-то не пойму, – сказал Лихобор, едва придя в себя от ступора, в который повергли его строки:
Тут Аль-Касим слезой залился,
И обморок с ним тотчас приключился.
