— Отставить панику, — хлестко приказал офицер. — Мы еще им, скотам, покажем, что значит полицию не уважать! Ребяты, ну-ка, еще залп!
Работяги из соседнего завода выломали фонарный столб и, перехватив его наподобие тарана, пошли на «штурм» участка.
Вот они подошли к дверям. Удар по дверям. Створки не выдерживают, щепы летят во все стороны — и раздаются очереди, похожие на пулеметные. Только… другие. А вместе с очередями — мат. Забористый, перекрывающий все-все звуки мат…
И трупы, снова трупы людей, только недавно и не думавших, что упадут под весом фонарного столба, искореженного, выломанного из брусчатки, подкошенные пулями своих же соотечественников. А вот она как, судьба, распорядилась-то.
— Эвона, какие знатные у них винтовочки-то, — присвистнул один из городовых, глядя на странное оружие, из которого солдаты стреляли по уже разбегавшимся восставшим.
Ствол почти как у винтовки, только будто бы обрезан немного, приклад повернут не как у винтовки, а как у карабина «маузера», во всяком случае, похож он был. Да только магазин большой, и ручка есть, чуть подальше от приклада, чем тот странный магазин. Да и вроде как курка — два! Только курки, конечно, городовой после заметил. Но эта странная винтовка врезалась ему в память на всю жизнь, как будто держал ее в руках, будто сам стрелял по уже готовым ворваться в полицейский участок бывшим рабочим да голытьбе…
Белеет парус одинокий
В тумане моря голубам!..
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?
Играют волны — ветер свищет,
И мачта гнется и скрыпит…
Увы, — он счастия не ищет
И не от счастия бежит!
Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой…
А он, мятежный, ищет бури,
Как будто в бурях есть покой!
[11]В штаб Маннергейма стекались не самые оптимистичные вести. Команды нескольких кораблей все-таки взбунтовались, перебили офицеров и попытались прорваться в город, к арсеналам и казармам, «народ поднимать»…
— Вперед, братва! Бей офицерье! Бей гнид гнойных! — орал какой-то особо голосистый матрос, махая зажатым в руке «наганом». Пять или шесть десятков человек, перед этим сбросив в море офицеров, растекались по пирсу.
Первым же голосистый и увидел, что недолго вольнице матросской радоваться: впереди, на подходе к улицам, застыли две цепочки солдат. Передние залегли, вторые же встали на одно колено, целясь в бунтовщиков.
— Сложить оружие! Поднять руки вверх! Зачинщиков — выдать! Больше никого не тронем! — Ротный был настроен решительно. Он не спускал пальца с курка «браунинга» готовясь в любой момент открыть стрельбу по матросне.
— Братцы, хай им грець, вдарим? Вжахнем? — Молодой матрос, до того неистово бивший уже мертвого, посиневшего кондуктора прикладом винтовки, лихо сплюнул на грязный снег.
— Сдавайтесь, дурачье! Все поляжете! — Ротный все-таки хотел завершить дело миром. Ну не настолько же обезумели матросы, чтобы грудью идти на ощетинившийся трехлинейками строй?
— А может, вправду замиримся? — подал голос уже бывалый морской волк. На ухе его болталась серьга, знак того, что он переплывал экватор. Такие кое-какой ум успели нажить в бурях и штормах. — Свои же там. Покаемся. Кровь-то не мы лили…
— От мразь! Баста, они крови попили! Всех их надо… — Неистовый матрос упал на пирс первым: ротный все-таки выстрелили из «браунинга», поняв, кто является одним из заправил.
Солдаты подхватили, и раздался залп из винтовок. Матросы падали на грязный снег, окрашивая его в алый цвет. Многие, конечно, отделались только ранениями или страхом, но…
— Каждого, кто встанет, лично пристрелю, морды! — В голосе ротного звучала неподдельная, не замутненная ничем ярость. — И всех, кто офицеров тронул, забью. Вот этим револьвером забью! Поняли?
Ротный еще в девятьсот шестом навидался такой компании. Так что знал, как надо обращаться с бунтовщиками. Он, конечно, понимал, что не от хорошей жизни матросы подняли бунт, но все-таки так отвечать на приказ выйти в море и слухи о стрельбе по не подчинившимся приказам Маннергейма? Это до чего же люди дошли?!! Надо было раньше брать быка за рога, к черту прекращать никому не нужную войну и решать проблемы своей страны, а не союзников, чью жизнь сохраняли ценою миллионов смертей наших солдат…
