После развала Союза это стало делать намного проще. Как-то уж очень легко в стране оказалась целая прорва либералов, монархистов, «извечных» противников коммунистической власти, боровшихся против произвола партии прямо на работе, в мягких креслах «высоких» кабинетов…
Как грибы после напоенного радиоактивной пылью дождя, вырастали все эти либеральные, анархические, даже монархические движения и кружки. И все-таки стало еще горше: свобода превратилась во вседозволенность, вседозволенность — в безнаказанность, а безнаказанность — в анархию и кровь. Это до боли напоминало зарождение коммунистической власти. Только никакой войны, которую почти удалось выиграть, не понадобилось для краха государства. Правильно сказали на Западе: «Всесильное Политбюро подняло руки кверху и просто сказало: „Мы сдаемся“».
Именно после той разрухи Сизов все более укреплялся в своей правоте: красный путь был неправильным. Хотя бы методами, которыми он создавался. Красным он стал от крови, а не от чего-либо еще. И вот теперь он рухнул, через семьдесят лет, оставив тысячи проблем. И все-таки… все-таки Кирилл с необыкновенной теплотой вспоминал былые времена, когда никто не предлагал брать столько суверенитета, сколько можно унести, оружие не превращалось в хлам, заводы — в руины, а стадионы — в рынки…
К вечеру второго февраля Великий князь Кирилл Романов вернулся домой. Там встречала своего контр-адмирала Даки, Виктория Федоровна, самая красивая женщина, которую когда-либо встречал Кирилл Романов. Сизов, впрочем, не очень оценил внешность немки… Надо было поработать над окончательным соединением двух разумов… Катарсис не решил всех проблем…
— Я так ждала тебя! Где ты был, Кирилл? По городу все чаще ходят глупые слухи о недовольстве. Будто бы бунт назревает: чернь решится пролить благородную кровь. — Внезапно Даки замолчала. — Что с тобой, тебе нехорошо? Ты какой-то другой сегодня…
— Даки, не беспокойся, все хорошо. Просто я окончательно понял, что Господь не зря сохранил мне жизнь в грохочущем аду «Петропавловска».
Сизов решил, что речь Кирилла слишком уж пафосная. Но — что поделаешь? Ведь все-таки Романов говорил правду… А пока Кирилл радовался возвращению к Даки, его посланцы с письмами уже спешили в самые разные уголки империи…
Выглядевший старше своих лет человек в вице-адмиральской форме нервно ходил по своей небольшой каюте.
Сейчас на лице, словно состоявшем из одних нервов, особенно были видны морщины, залегшие в уголках рта, оттененного синевой коротко выстриженных усов и бороды. Глаза устремились куда-то вдаль, к желанной и неблизкой цели. Вместе с поистине ястребиным, очень крупным носом это делало вице-адмирала похожим на птицу, на орла.
Как человек, адмирал подкупал собеседников искренностью, честностью и прямотой. Он, будучи скромен и строг к себе, отличался добротой и отзывчивостью к другим. Чистота души Колчака находила выражение в его невероятно редкой, обворожительной улыбке, делавшей обычно строгое лицо адмирала по-детски привлекательным. Правда, многие замечали во флотоводце лишь нервного скандалиста, не желая понять истинной сущности Колчака. Может, тому способствовал образ жизни вице-адмирала, не особо способствовавший общению с кем-либо, кроме своих матросов и офицеров.
Александр Васильевич был замкнутым, кабинетным человеком. Чтение книг — вот что было одним из его любимейших способов времяпрепровождения. Очень часто Колчак становился угрюмым, неразговорчивым, а когда говорил, то терял равновесие духа, обнаруживал крайнюю запальчивость и отсутствие душевного равновесия. Но он легко привязывался к людям, которые постоянно были возле него, и говорил с ними охотно и откровенно. Умный, образованный, Колчак блистал в задушевных беседах остроумием и разнообразными знаниями и мог, нисколько не стремясь к этому, очаровать своего собеседника. Может, именно потому подчиненные готовы были ради него в огонь и в воду…
Раздался стук в дверь каюты.
— Прошу, — бросил вице-адмирал.
Дверь не без скрипа отворилась, и на пороге возник молодой, лет тридцати, офицер, подполковник. Худощавый, в очках, он немного суетился, отдавая честь. Кто бы мог подумать, что это начальник штаба Морской дивизии: впечатление строевого офицера он совершенно не производил.
