Круглая лампа молочного стекла, похожая на белый леденец, приклеенный к потолку, освещала мрачное помещение участка. Трехцветный плакат на стене призывал французскую молодежь овладевать Военными специальностями.
Лейтенант полиции предложил посетителям два неудобных стула, а сам, наполненный сознанием собственной значимости, уселся за письменный стол.
– Здесь у меня результаты нашего расследования, – заявил он, хлопнув ладонью по папке. – Можете распоряжаться ими.
Фушероль прибыл сюда незадолго до Мориса и еще не успел ознакомиться с документами. Недовольно скривившись, он сказал офицеру:
– Сперва сами сделайте краткий обзор.
– Расследование проводилось до июля прошлого года. Конкретнее, до двенадцатого числа.
Точность оказалась неотъемлемым свойством лейтенанта, который перед беседой наверняка внимательно изучил бумаги.
Пятнадцать месяцев назад в воскресенье после обеда в Бьевре случилось происшествие, взволновавшее весь округ. Некий Давид Шнеберг был убит на своей вилле. Шестидесятивосьмилетний старик владел кожевенным предприятием на площади Оперы в Париже. После смерти жены он жил один.
Девушка-служанка нашла его труп в понедельник утром.
– Разве она жила не на вилле?
– Да нет, на вилле. Но по воскресеньям она всегда уезжала к родственникам в Сен-Уан. Алиби в порядке.
– Время преступления?
– По мнению судебного врача – воскресенье, между четырнадцатью и восемнадцатью часами.
– Орудие убийства?
– Череп пробит тупым предметом.
– Каким именно?
– Его не обнаружили.
– Мотив?
– Неизвестен.
Вопросы Фушероля были коротки и немногочисленны. Они касались только существа дела. Морис увидел комиссара в совершенно новом свете.
«Зачем, собственно говоря, он попросил меня сюда приехать?» – думал Морис. Оба случая, казалось, не имели ничего общего.
Так ничего и не сообразив, он вынужден был ограничиться ролью слушателя.
– Что-нибудь украли? – спросил Фушероль.
– Это не было установлено. Давид Шнеберг сам вел свои дела. Каждое утро он уезжал в Париж, а вечером возвращался в Бьевр. Если он и хранил дома крупные суммы или ценные вещи, то об этом никто не знает.
– Друзья, знакомые у него были?
– Увы, нет, он жил очень замкнуто.
– Любовницы?
– Тоже нет. После смерти жены он стал предпочитать выпивку.
– Подозреваемые?
– Свидетель заметил поблизости неизвестного за рулем «ягуара». Опознать его не удалось. – Полицейский развел руками, выражая свое сожаление. – Преступление до сих пор не раскрыто.
Фушероль иронически посмотрел на Мориса.
– Идеальное убийство или случайное стечение обстоятельств, благоприятных для преступника? Что это: особо выдающееся злодейство, или ему просто повезло? Подходящий случай для возобновления спора между Дюпоном и Морэ.
Морис промолчал. Лейтенант вежливо улыбнулся.
– Хорошо, – буркнул Фушероль. – Давайте перейдем к вашему свидетелю.
– Маноло Санчес, тридцати семи лет, испанский подданный, по профессии каменщик, проживает в Бьевре, – читал лейтенант протокол. – Женат, отец четверых детей, репутация хорошая. Здесь записаны показания, которые он дал в день, когда было открыто преступление.
Комиссар бегло посмотрел бумагу, отпечатанную на машинке, и протянул ее Морису.
– Ознакомьтесь.
Показания Маноло Санчеса, сформулированные участковым полицейским, выглядели сухими и безличными.
«В воскресенье 12 июля во второй половине дня я вскапывал свой огород, находящийся на улице Ферье. В 16 часов, закончив работу, я сел на мотоцикл. Мне требовался бензин, и я поехал к заправочной станции Шелл на улице Сакле. Там была очередь, первым у колонки стоял красный „ягуар”.
Я очень интересуюсь спортивными машинами, а этой марки еще не видел. От нечего делать я начал ее осматривать. Автомобиль был парижский, поскольку номер кончался цифрами 75: весь я не запомнил. За рулем сидел мужчина, пассажиров не было.
Залив бак, я пошёл в кафе. Находился там около получаса, не больше, Затем поехал домой. Двигаясь мимо дома Давида Шнеберга, я опять увидел „ягуар”. Он стоял рядом с воротами сада, совершенно пустой.
Хотя на заправочной станции я хорошо разглядел водителя, но не смогу его описать. По фотографии узнаю определенно».
