А Ликута то ли острым серпом шаркает, то ли снопы вяжет, ни на минуту не умолкает:
Перепелка, сизая головка,
Не летай по полю,
Не хватай колосья,
Перепелка…
Другая подружка, Нина, совсем не служит, живет в своей семье. Каждый день, как пригонит стадо на обед, ей разрешают чуток поспать. А Василинку кто пожалеет? Работы у Халимонов хоть завались. Не успеет оборы развязать, лапти с ног сбросить, как приказы сыплются один за другим. Мальчик, будто телепень, тяжелый, а девочка, которая весной родилась, плакса, каких свет не видел. Хоть к потолку подбрасывай колыбель, а она все не засыпает.
Пока воды наносишь из колодца полную бочку — плечи и руки отрываются, а потом надо выскоблить голиком с песочком пол, лавки и столы в обеих хатах по субботним дням — так незаметно и пролетит полдня, а там уже время гнать стадо на пастбище. Хуже всего, что Василинке не дают с собой ни кусочка хлеба. А так в лесу есть хочется, чуть в обморок не падаешь. Кажется, дали бы буханку хлеба, съела бы в один присест и крошки не оставила.
После жатвы немного полегчает. В каждой бедняцкой хате еще до молотьбы на току обобьют несколько снопов ржи, высушат в печи, в жерновах смелют и варят кулеш. А когда свезут с поля снопы, по жнивью пасут стадо. Мальчики отлучатся на минутку и вырвут два-три кустика картошки. Конечно, брать чужое нехорошо, но испечь картошку в костре не преступление. Пастушки соберутся вокруг костра, прутиками шевелят головешки, а в горячей золе печется картошка. С нетерпением все ждут, когда она будет готова, а потом перебрасывают картофелину с одной руки в другую, чтобы быстрей остывала, и понемногу чистят кожуру. Смотри в оба, а то обожжешь ладони, когда рассыплется ароматная картофелина…
Незаметно день становится короче, раньше смеркается. Осень на пороге. Теперь можно подольше поспать в ночном, а то и послушать интересную историю. В ночном непременно разводят костер. Взрослые мужики усядутся вокруг него и курят цигарки из самосада. Ребята подбрасывают в огонь собранные в лесу ветки и хворост, любуются, как высоко в безветренный вечер искры летят в небо. Сначала здесь обсуждаются ежедневные житейские дела: говорят о товариществе взаимной помощи, о совместной обработке земли, о государственной помощи беднейшим крестьянам инвентарем и семенами, а потом припомнят, кто сколько коп ржи или пшеницы сжал, кто больше всех боровиков насобирал. Поговорят и о том, кто за кем ухаживает, кто на ком надумал жениться…
Василинка внимательно слушает нехитрые деревенские новости, а сама думает: вот если б Семен, у которого она в прошлом году служила, что-нибудь интересное рассказал. Он знает множество историй. И про Бездонное озеро тоже.
Спутанные кони еще не разбрелись далеко от костра, было хорошо слышно, как шелестит трава под их крепкими зубами. Постепенно все вокруг затихает, и Семен вступает в разговор.
— Жил-был в давние времена в наших местах богатый помещик. Белокаменный дворец его на том берегу озера возвышался. Крутого нрава был тот пан, за всякую мелочь приказывал бить плетьми. И очень охоч был до молодых девушек, ни одной не пропускал. Каждую молодую в свадебную ночь по его приказу насильно в панский дворец затаскивали. Лишь красавица Настя, когда пришли за ней панские слуги, сказала, что лучше в озере утопиться. Донесли об этом пану, но тот своего приказа не отменил. Настю за свадебным столом гайдуки панские схватили и приволокли в имение…
Где-то совсем близко проскакал стреноженный конь, и вновь все стихло.
Семен свернул новую цигарку, пошевелил палкой в костре, выкатил уголек и, наклонившись к нему, прикурил.
— А что дальше? — спросила Ликута.
— Что дальше — слушайте. Настя в белом платье застыла в панских покоях, словно окаменела. Коса расплелась, глаза огнем горят. Пан остолбенел: никогда еще не видел такой красавицы.
— Не подходи! — крикнула девушка. — Убью, как собаку!
Пан только и успел два шага ступить, как Настя изо всей силы ударила его ножом в грудь. Бросилась к дверям — заперты. Выпрыгнула в окно и — к воротам.
— Дяденька, родненький, выпусти на волю, — став на колени, молила Настя охранника. — Пожалей меня.