А сейчас о комсомоле и подумать нельзя. Шесть пудов ржи к рождеству принесет она в дом. Шесть пудов ржи… Если не будет слушаться хозяев выгонят со службы. А семье так необходима ее, Василинкина, помощь.
Из-за комсомольцев Федор поругался с Халимонихой.
— Некогда шляться на всякие собрания! — кричала старуха. — Рожь поспевает, скоро страда. И без тебя там хватает крапивников.
На этот раз Федор не стерпел обиды. В тот же день ушел из дома Халимона.
По всей деревне из рук в руки переходила газетка со стишком, под которым стояла подпись: «Петрок Концевой».
Живет у нас в деревне, чтоб дух ему вон,
Кулак-богатей Гайдай Халимон.
Одолжит соседу полфунта овса,
А осенью возьмет за него двух поросят.
Давайте ж, соседи, с принужденьем кончать,
Пора уж жадные руки Гайдаю прижать.
Халимон с Лавреном взбесились от злости.
А парни и девчата побойчее, вроде Ликуты, почти каждую субботу по вечерам ходили за шесть километров в местечко на комсомольские собрания. Потом рассказывали, что там говорилось, какие интересные книжки читали. Вот послушать бы! А еще ребята говорили, что есть союз тружеников земли и леса, он защищает батраков. Скоро таких кровопийц, как Халимон, заставят платить по договору, определят, сколько часов батрак должен работать и какие дни отдыхать.
Скорей бы дождаться того времени! Тогда ни она, ни младший братик Митька не будут от темна до темна бегать за стадом, вечером еще вести лошадей в ночное…
Василинка со слезами вспоминала, как маленького, худенького Митьку снаряжали служить далеко от дома, в чужую деревню. По его побелевшему лицу катились крупные, как горошины, слезы. Губы посинели оттого, что он их сжимал, чтобы не заплакать. Мама едва сдерживала слезы. Тоня ласково гладила брата по головке, одна Василинка стояла будто окаменев, потому что вдоволь изведала батрацкой доли. Но все-таки она служит здесь, в своей деревне, а он, совсем кроха, очутится среди чужих людей.
— Будь, сынок, послушным, старайся, — чуть слышно проговорила мать, обнимая его на прощанье.
Но Митька резко повернулся, молча вышел из дома, вспрыгнул на воз. Хозяин натянул вожжи, крикнул: «Но!» Телега быстро покатилась, повезла Митьку.
Василинка завидовала Федору, вырвавшемуся на свободу, и грустила без него. Халимонова хата стала еще более мрачной, не было с кем перекинуться словечком. Федор, бывало, увидит, что она идет по воду — возьмет у нее из рук коромысло, вскинет на плечи и принесет воды.
Халимониха не скрывала своего недовольства:
— Чего хватаешься за ведра? Она и сама справится. Тебе что, своей работы нет?
Василинка подводит к забору кобылу Машку, взбирается на верхнюю жердь и залазит на гладкую спину лошади. Раньше, когда гостили у тети Агафьи, так хотелось скакать далеко-далеко на коне… Теперь каждый день, утром и вечером, Василинка ездит на коне, где трусцой, а где и галопом. Младшие дети завидуют ей. Известное дело, дети. Откуда им знать, что Василинка не испытывает никакого удовольствия от езды, что для нее это нелегкая, утомительная работа. (После ухода Федора от Халимона обязанность водить коней в ночное возложили на Василинку.)
Сидя верхом, девочка крепко держит на поводу молодого сильного Цыгана, который норовит вырваться из рук. Следом за парой лошадей плетется жеребенок. Машка — очень чуткая и заботливая мать. Едва ее малыш свернет в сторону с дороги — тут же бросается за ним следом… Тогда лучше спрыгивай на землю — все равно не усидишь на спине лошади.
Пока доберется до ночного, лошади так издергают и вымотают ее, что, упав на землю, Василинка тут же засыпает.
Рядом с ней ложится Ликута. Ее отца белополяки убили. С той поры Ликута ходит за плугом, всякую работу по дому делает и по людям зарабатывает на хлеб. То у Халимона за взятое в долг зерно отрабатывает на жатве, то навоз разбрасывает на его земле, а то еще куда подается.
Ликута очень любит петь. Пойдет в лес за грибами или за ягодами да как запоет — кажется, роща оживает, эхо разносится далеко-далеко…
И на жатве ее пение веселит женщин. Разогнут спины, послушают и еще усерднее жнут.
