Горизонтальной штольни они достигли без особых затруднений, после чего команда тоннельных крыс «Альфа» направилась к шахте, называемой Элис, а команда «Бейкер» — к шахте под названием Элизабет.
— Нам предстоит трахнуть эту Элизабет, — сказал Уоллс, — проберемся по этой белой шлюхе и затрахаем ее до смерти. Устроим такую любовь, какая ей и не снилась. Если уж они связываются с неграми, то это навсегда.
— Заткнись, — срывающимся голосом произнес Уидерспун.
— Эй, парень, ты говоришь так, словно сам женат на белой суке.
— Так и есть. Заткнись.
— А-а, теперь понятно, почему ты такая тряпка. Да я каждую ночь трахал белую шлюху. Скажу тебе…
— Заткнись. Никто не скажет такого о моей жене. Она отличная девушка, просто так получилось, что она белая.
Уоллс презрительно хмыкнул. Ну и дела. Этот самодовольный ниггер просто тупица, посмотрим, каким он будет, если впереди нам встретятся вьетконговцы. Наверняка наложит полные штаны.
Уоллс любил темноту и холодный могильный воздух. Тоннель был терпимым, ствол шахты шел аккуратно, смахивая на лестничный колодец, стены были ровные и более или менее гладкие. По полу проходила узкоколейка, по которой шахтеры когда-то катили свои вагонетки.
Но после того, как команды разделились, стены тоннеля начали сужаться, стали холодными и влажными на ощупь, в воздухе запахло угольной пылью и еще чем-то резким. Луч фонарика Уидерспуна метался из стороны в сторону, нервно прыгая туда-сюда, шаря повсюду, словно руки мужчины на теле женщины. Уоллс светил прямо перед собой.
— Эй, парень, да ты вроде нервничаешь.
Уидерспун промолчал. Ремни прибора ночного видения плотно стягивали ему голову, и приятного в этом было мало. Он действительно немного нервничал. В Гренаде он был на редкость спокойным, даже сам изумлялся этому, но тогда надо было действовать очень быстро и совсем не оставалось времени на переживания. Тогда они приземлились, отстегнули парашюты и помчались по небольшой ложбине к административному корпусу аэродрома. Все вокруг было разбито, уцелело только несколько человек, которые безмолвно наблюдали, как из черного транспортного самолета С-130 заскользили к земле на парашютах одетые в черное коммандос.
А далее, если не считать задания, надо было просто остаться в живых, как в день праздника Дня Независимости 4 июля, когда на тебя летят фейерверки всего мира, пытаясь сбить с ног.
Нынешний случай был совсем другим. Уидерспун никогда серьезно не сталкивался с подземельями. Он служил в войсках специального назначения, был рейнджером, а теперь служил в самом-самом-самом лучшем подразделении — в группе Дельта. Храбрость была его профессией. Но вот тоннель? В горе? Уидерспун прочистил горло. Скоро придется выключить фонари и пользоваться только приборами ночного видения. А потолок становился все ниже.
— Эй, парень? — Голос Уоллса звучал уже мягко, ирония исчезла. — Ты боишься? Что-то ты молчишь.
— Я в порядке, — ответил Уидерспун.
— Да это ничего, парень. Ты знаешь, во Вьетнаме были такие низкие тоннели, что приходилось ползти на пузе, а еще вьетнамцы гадят прямо в тоннелях, у них нет туалетов. И приходится, в конечном итоге, ползти прямо по дерьму. Представляешь, как это погано, ты ползешь на пузе по дерьму и ждешь, что какая-нибудь девушка-партизанка, вроде той, хорошенькой, которая сейчас в другом тоннеле, затаилась где-нибудь, чтобы воткнуть тебе нож в глотку.
На Уидерспуна ужасно подействовал этот монолог.
Ему уже на самом деле было тяжело дышать. Темнота, теснота, ощущение могилы. А здесь ведь погибли люди. Пятьдесят лет назад, в этой самой дыре, около ста человек.
— Крысы «Бейкер», вы меня слышите? «Бейкер», я Крыса-6, как слышите?
— Слышу вас хорошо, шестой, — ответил Уидерспун.
— Эй, ребята, да вы должны были выйти на связь еще пятнадцать минут назад. Что там у вас, черт побери, происходит? — Что-то в голосе Крысы-6 раздражало Уидерспуна.
— Не волнуйтесь, шестой, мы тут просто заболтались. Так что успокойтесь, ладно?
— Соблюдайте правила радиообмена, сержант. У вас есть что сообщить?
— Нет, шестой, мы прошли главную шахту, теперь движемся по горизонтальной штольне и ищем эту Элизабет. Чем дальше продвигаемся, тем ниже потолок, похоже, этот тоннель ведет в никуда.
