— А как насчет ее политических взглядов? Не участвовала ли она в каком-нибудь антиядерном движении? Что-нибудь в этом роде?
— Нет. Она была слишком тщеславна, чтобы примыкать к каким-то движениям. Меган не вступила бы ни в какую группу, если бы ей при этом не отводилась роль лидера. Потом я опубликовал свое эссе, стал знаменитостью, и это на самом деле здорово ущемило ее самолюбие.
— «А почему бы и не ракетное превосходство? Переосмысление ядерной эры»?
— Да.
Он вспомнил эту работу. Аргумент был прост: взаимогарантированное уничтожение — самый сложный вопрос стратегии — было ошибочной посылкой. Мы можем развернуть свои ракеты МХ до того, как Советы модернизируют свои ракеты SS-18 и наладят производство SS-24, и тогда можно будет — в условиях строго контролируемой обстановки — предпринять агрессивные меры против Советского Союза, не опасаясь ответного удара. Например, в Восточной Европе. Другими словами, теоретически возможно добиться победы малыми силами, используя ракеты МХ. Рейгану понравилась эта идея, Питер сразу же стал кумиром крайне правых.
— Эта работа и сделала меня руководителем группы моделей базирования ракет МХ. Я стал зарабатывать восемьдесят тысяч в год, приобрел чрезвычайную популярность, за мной охотились телевизионщики и журналисты. А она терпеть этого не могла, мне кажется, это в конце концов и подтолкнуло ее к нему. — Питер задумался на секунду. — Она связалась с ним сразу после этого, думаю, и сейчас она с ним.
— Кто он такой?
— Я встречался с ним всего один раз. Его зовут Ари Готтлейб, он израильский художник, довольно известен в Манхэттене. Очень симпатичный, прошел курс обучения в галерее Коркоран. Меган познакомилась с ним в Вашингтоне на какой-то выставке. У нас тогда было сложное время, как раз шли серьезные споры по поводу моделей базирования ракет МХ.
— Она изменилась после знакомства с ним?
— Да. Это было около двух лет назад. Конгресс принял решение о начальном развертывании сотни ракет в шахтах ракет «Минитмен II», а мы знали, что это трагическая ошибка, полностью противоречившая всей нашей концепции. И мы решили хоть одну ракету разместить в суперпрочной шахте с независимой системой запуска и нацелить ее на системы наведения советских ракет SS-18, не говоря уж о ракетах нового поколения. Решив так, мы бросили все силы на отработку проекта шахты Саут Маунтин, чтобы создать первую шахту независимого запуска для «Хранительницы мира», хотя и старались действовать в рамках указаний Конгресса. Другими словами, мы обманывали Конгресс. Меган ненавидела эту работу, потому что она отнимала всего меня и все мое время. Я выбивал пятнадцать миллионов долларов для создания штуки, называемой хранилищем для ключей, хотя все были против, и, поверьте мне, это было время максимальных усилий. Мне кажется, это-то она и ненавидела больше всего. Работа поглотила меня полностью и, пожалуй, в конце концов, оттолкнула от меня Меган.
— А каким образом она изменилась?
— В конечном итоге я накричал на нее (этот вечер был жив в его памяти, словно шрам, до которого все еще больно дотрагиваться), сказал, что, возможно, она и ненавидит то, что я делаю, но я все-таки делаю что-то. Хоть что-то. Во что я верю. А она сидит и бросает саркастические замечания, разыгрывая при этом отчаяние, но никогда ничего не делает и ни во что не верит. Сказал, что она слишком изысканна, чтобы что-то делать. По какой-то причине это ее действительно глубоко обидело. И после этого она изменилась. А потом мне стали сообщать, что ее часто видят с этим парнем, что они обедают в самых темных уголках города. Это и был конец.
— И когда это случилось?
— Думаю, в январе. Я уловил на подушке запах чужого одеколона. Она даже не потрудилась сменить наволочку, хотела, чтобы я все понял. Хотела сделать мне больно.
Питер вспомнил об этой последней провокации. Столько лет совместной жизни закончились последней провокацией. Как будто она выпустила по нему ракету, а ему следовало или предпринимать ответные меры, или позволить своим ракетам погибнуть в шахтах.
— Это был дешевый одеколон, — заметил Питер, — «Инглиш Лезер», представляете?
