— Нам интересно услышать от вас, что побудило вас убить Дятлова. Был он вашим соперником?
— Нет, — глухим голосом сказал Коренев.
— Похитил он ваше изобретение и хотел выдать за свое?
— Нет, — сказал Коренев.
Наступило молчание. Сидевший самым левым судья вдруг встал и, обращаясь к Кореневу, сказал:
— Для кого предназначалась эта бомба?
— Я не могу сказать… Мне страшно… — прошептал Коренев.
— Говорите. Тайна суда никогда не будет никому известна. У нас нет явного суда, и газеты молчат о преступлениях и приговорах. Говорите смело.
— Для священной особы государя императора и его семьи.
— Какая цель?
— Господин Дятлов хотел ниспровергнуть существующий порядок, передать власть пролетариату и установить демократическое правление.
— Были у него сообщники?
— Никого.
— Почему вы избрали такой способ помешать Дятлову?
— Потому что я люблю Россию.
— Почему не сказали в земскую стражу? Вы избежали бы крови.
— Было поздно. Я узнал об этом ночью, а преступление должно было совершиться утром, во время спуска крейсера «Радость».
— Успеть было бы можно, — сказал сидевший правее председателя.
— Тут есть еще одно место, — проговорил тот, кто смотрел прямо в глаза Кореневу и читал его мысли, — место, нам не ясное. У вас на сердце любовь. Любовь сильная, страстная и непозволительная. Любовь к царской дочери. Скажите, она не ускорила вашего решения самому покончить с Дятловым?
Коренев молчал.
— Дятлов знал, что вы любите Радость Михайловну и мечтаете жениться на ней?
Коренев утвердительно кивнул головой.
— Вы боялись, что это станет известно, если его возьмут под стражу?
— Да. Я боялся, что господин Дятлов станет нехорошо говорить об этом.
— Все ясно, — сказал председатель. — Приступим к прениям.
Сидевший по левую руку председателя встал и оперся на толстую книгу. Сидевший самым правым совсем седой старик, прекрасный лицом, тоже поднялся, снял с себя черную одежду и остался в длинном белом кафтане,
— Судьи праведные, — сказал первый, одетый в черное. — Перед нами — убийца. В запальчивости и раздражении он забыл, что никто, кроме государя и лиц, им поставленных, не имеет права отнимать жизнь у другого, и ударом вот этого напильника убил человека, доверившего ему тайну. Я требую исполнения правосудия и осуждения Коренева Петра как убийцы на каторжные работы в Ленских приисках на двадцать лет.
Тогда заговорил тот, кто снял с себя черные одежды и был в белом.
— Брат, — обратился он к первому, — это верно, что он убил, но во имя чего он убил? Во имя спасения государя императора, во имя России. Он убил — убийцу.
— Это все равно, — сказал черный. — Никто не имеет права убивать людей в России. Дятлов замышлял страш ное преступление, но у государства Российского были все средства, чтобы остановить его кровавый замысел.
Так некоторое, и весьма недолгое время препирались они друг с другом — белый, оправдывая Коренева, черный — осуждая его и требуя самого жестокого наказания, чтобы никому не повадно было убивать себе подобных в стране, где смерть может приходить только естественным путем. Не было длинных речей с цветами красноречия, красивых жестов прокурора и адвоката, просто один отстаивал Коренева, как отстаивал бы его отец или близкий человек, другой старался отстоять закон.
— Наконец, — сказал одетый в белое, — мы не можем и не должны забывать того обстоятельства, что Петр Коренев получил воспитание за границей, а там на убийство не из корысти или ревности смотрят иначе. Вспомните дело колонистов Смитов, прибывших двадцать лет тому назад из Англии в Новороссийск и оставшихся у нас. Англичане образовали поселок с разрешения государя императора, и когда там братья Коллинзы стали возбуждать остальных колонистов возмутиться против законов страны, Смиты убили их, не считая этого преступлением, так как в Западной Европе принято убивать тех, кто не одного с вами мнения. Они даже не понимали, за что их судят, и удивлялись нашему варварству.
— Но, — сказал черный, — Новороссийский императорский суд приговорил их на пять лет каторжных работ.
— Но не на двадцать! Он оказал им снисхождение. Здесь, где действительно все поведение Дятлова было возмутительно и он от слов хотел перейти к делу, я прошу судей смотреть на этот поступок не как на самоуправство.
