Его уже проверяли, но оказалось, что «ухажер» вернулся в общежитие сразу после 12 часов ночи. Вахтер общежития подтверждал этот факт. Часы у самого-то вахтера стояли, но его проверял начальник караула где-то около без десяти двенадцать. А вскоре пришел и москвич.
Бабуся, мы помним, назвала точное время убийства – полпервого ночи. А до медпрепаратов, где проживал москвич, доехать с улицы Пушкина – надо, по крайней мере, полчаса. Вроде бы, тоже алиби, но что-то настораживало в этой ситуации Владимира Алексеевича.
Побеседовал он обстоятельно с другим москвичем, также отбывающим наказание на «химии», приятелем подозреваемого. Разговаривали «так просто», без протокола, по душам. Как, мол, ты себя здесь, чувствуешь, как живешь? В ходе чуть ли не трехчасовой беседы москвич упомянул и своего друга. Нормальный, мол, человек, задушевный такой.
– О да! – вспомнил вдруг собеседник, – есть, правда, у него одна странность – вздрагивает при скрипе автомобильных тормозов сзади, дергается, озирается!
«Что ему так нервничать, – подумалось Владимиру Алексеевичу – если он ничего не совершил? Не ждет ли «ухажер» задержания?»
Еще более обстоятельный и детальный разговор состоялся у Владимира Алексеевича с вахтером общежития, который подтверждал алиби подозреваемого. Вахтер вспомнил очень важную деталь: москвич пришел сразу после звонка родственника! Это было существенно, поскольку определить время, прошедшее с момента проверки начальника караула, вахтер явно затруднялся.
Ну а родственник вахтера разве вспомнит, во сколько он звонил четыре месяца назад? Но беседуя с ним, Владимир Алексеевич сразу внес в решение этой проблемы ясность: ты, говорит он родственнику, каждую ночь, что ли вахтеру-родичу звонишь? Вспомни, по какому экстренному поводу был этот ночной звонок? Ты, выходит, спал, а среди ночи проснулся, чтобы сообщить родственнику нечто важное?
И тот вспомнил! После второй смены вернулся он домой во втором часу ночи и решил напомнить вахтеру, что завтра они вместе поедут копать картошку.
Значит, время этого звонка – в начале второго часа ночи. Да плюс те минуты, что прошли после звонка, пока в общежитии появился москвич! Он!!!
И вот 4 января приехали оперативники прямо в цех, где работал подозреваемый. Тот, ни о чем еще не догадываясь, склонился над станком. Владимир Алексеевич подошел к нему, по плечу постучал: «Уголовный розыск!» Москвич все инструменты выронил. Он стоял как… статуя! Видимо, знал, что рано или поздно за ним приедут. И они приехали.
Эту процедуру проводили очень строго. Подобрали пять человек похожих. И команда: никто из комнаты не выходит!
Наш подозреваемый хитро выбрал место: второе с левой стороны. Обычно опознающие обращают внимание на середку да на край.
«Приведите бабусю!» Она только вошла, ей стало плохо. Оперативники к ней со стаканом воды, бросились врача вызывать.
А она: «Погодите, погодите! Пусть вон тот второй слева – повернется вбок!» Повернулся. – «Он, он, он! Убийца! Убийца!»
И старушке стало еще хуже от одного воспоминания совершившегося на ее глазах…
Лишь на третий день он всё рассказал. Москвич хотел встречаться с К., добиваясь от нее интимной близости. Он решил, что коль она выпивает, курит, то, значит, «гулящая». (А вскрытие показало: она была девушкой!)
В ту ночь он четыре часа прождал ее под дождем. Дождался: она идет с вечеринки, от нее пахнет спиртным. «С кем-то ты пьешь и гуляешь, – возмутился москвич, – а меня не ставишь ни во что?»
Он попытался доказать девушке, что он настоящий мужчина, действуя грубо и цинично. В ответ та ударила его по щеке и попыталась вырваться.
Разъяренный «ухажер» схватил девушку за волосы и пять раз ударил ее перочинным ножом…
Защищать Владимира Алексеевича от обкома партии не пришлось.
