Через некоторое время, дожёвывая колбасу, Каппадокиец продолжил, метнув на императора острый и хитрый взгляд:
— Предположим, август, что до Теодата дойдёт и другое послание... кроме того, которое ты собираешься ему отправить.
— Объясни, Иоанн! — раздражённо бросил Юстиниан. — Ты же знаешь, я ненавижу загадки.
— Колбаса поистине великолепна! Август, ты должен рассказать, где ты её берёшь. Да! Так вот: допустим... ну, просто предположим, что Теодату намекнут — если с Амаласунтой произойдёт... эээ... несчастный случай, ему за это ничего не будет, несмотря на все твои угрозы. Голову заложу — он начнёт действовать немедленно, и у тебя будет железный повод вторгнуться в Италию. При необходимости ты всегда сможешь сказать, что не имеешь ко второму письму никакого отношения. В этом случае повод для вторжения будет выглядеть даже лучше, чем в Африке, где ты собирался «освободить Гильдерика».
— Это чудовищно! Не хочу больше слышать ни слова, Иоанн! Я категорически запрещаю — ты понял?! Это ясно?!
— Как день, август! — пробормотал Каппадокиец с загадочной улыбкой. — Как день...
Феодора подстерегла Петра Патриция, когда он вышел из покоев Юстиниана, собираясь незамедлительно отправиться в Равенну, и быстро сунула ему в руку плотный пакет.
— Передай это королю Теодату. Лично в руки! Это очень важно. И помни — никто, даже император, не должен знать, что я дала тебе это, — она улыбнулась и потрепала его по руке. — Я знаю, что могу тебе доверять, Пётр.
— Уста мои на замке, августейшая! — негромко ответил тот, пряча письмо в дорожную сумку, где уже лежало послание Юстиниана королю остготов. Как и все приближённые ко двору, Пётр Патриций давно был в плену обаяния императрицы...
Днём раньше Феодору можно было увидеть во внутреннем дворике, где когда-то встречались они с Юстинианом. Императрица в смятении мерила его шагами. Она слишком хорошо помнила ужас и отвращение, отразившиеся на лице Юстиниана, когда он рассказывал ей о намерении Каппадокийца намекнуть Теодату, что жизнь Амаласунты вовсе не так уж неприкосновенна.
Хотя её супруг был против, Феодора в душе одобрила этот план. До глубокой ночи она боролась с угрызениями совести. Она знала, как много значит для Юстиниана его Великий План. Африка стала блистательным началом, но Италия — самое сердце и колыбель Римского мира — была куда ценнее... ценнее всего. Феодора всегда страстно защищала права женщин: но разве не стоит жизнь всего одной женщины великой цели? Феодора — хотя этот змей в человеческом обличье, Прокопий, намекал, что она просто ревнует, видя заигрывания Амаласунты с Юстинианом, — не испытывала к королеве готов неприязни; более того, мужество Амаласунты вызывало её восхищение и сочувствие. Феодора никогда не встречалась с Амаласунтой лично — и потому чувство вины было не слишком сильным. Она вспоминала одну из философских сентенций: если ваше согласие принесёт вам большую выгоду, но одновременно послужит причиной смерти китайского мандарина — вы согласитесь?
С внезапным чувством отвращения к самой себе Феодора подумала, что переступает некую нравственную черту и уже не думает о дочери Теодориха, а прикидывает пользу, которую можно извлечь из её смерти. Стальной характер брал верх над мягкостью души, Феодора приняла решение. Интересы её супруга превыше всего. Она старалась не думать, что этим поступком может погубить свою бессмертную душу, это могло остановить Юстиниана — но не её. Интерес Феодоры к религии был в большей степени прагматичным, академическим. Уйдя в свои покои, она принялась сочинять письмо Теодату...
Интересно, использование имени Сократа — это всего лишь литературный приём или способ выражения собственных мыслей Платона? Теодат задумался, сжимая стило с пальцами. Одетый в римскую тогу, он сидел в своих покоях, украшенных бюстами греческих философов и римских поэтов. Королевский дворец в Равенне был тем местом, где король остготов ныне трудился над трактатом, который, как он надеялся, позволит и его считать серьёзным учёным и литератором. Опус о различиях между «Диалогами» Платона, написанных в разные периоды его жизни, будет озаглавлен «Крит против Горгия»... или, быть может, «Во избежание Разрыва»? Теодат надеялся, что после опубликования этого труда секретарь совета Кассиодор будет впечатлён успехами своего августейшего господина — и авторитет Теодата в глазах его римских подданных возрастёт. Впрочем, бесполезно ожидать, что этот труд прочтут готы; даже те немногие, кто умел читать, вряд ли слышали имя Платона.
