Внезапно в голове Петра промелькнула мысль: что, если теперь, когда он реабилитировал своего дядю в глазах аудитории, попытаться нанести удар Целеру — такой, который действительно повредит его репутации?
Это означало бы принять на себя громадный риск, и Целер станет его врагом на всю жизнь — опасным, беспощадным и могущественным врагом. Пётр колебался, чувствуя, что стоит на берегу своего личного Рубикона...
Одной из сильных сторон имперской бюрократии всегда были её открытость и сравнительная доступность. Вооружённый соответствующим пропуском, Пётр не раз выполнял поручения своего дяди (когда он уже стал сенатором) и просматривал разные учётные записи и архивные документы. Год правления консула Павла был памятен не только победой Родерика над Тамшапуром и не только скудным урожаем, из-за которого даже в столице начались перебои с хлебом.
Примечателен этот год был и тем, что именно тогда в официальных документах начинает всё чаще появляться имя Целера — по самым разным ведомствам, особенно в департаментах финансов и резервов. За последующие годы продвижение Целера по карьерной лестнице было довольно устойчивым и необъяснимо стремительным: от простого клерка до секретаря комитета, затем до комеса-таможенника, а следом — до инспектора. Переход в другое дворцовое ведомство сопровождался столь же быстрым взлётом: от agens in rebus[19] до главного распорядителя — наиболее могущественной должности в Империи, носитель которой подчинялся лично императору.
В ходе своих исследований Пётр не обращал особого внимания именно на Целера — тот был лишь одним из многих. Но многолетняя практика исследовательской работы с документами развила его память — и Пётр мог в любой момент вспомнить нужные разделы документов, которые он когда-либо изучал, а с ними — и имена. В предшествующий консульству Павла год имя Целера в документах не упоминалось вовсе; после — упоминалось постоянно. «Что-то там случилось, — лихорадочно размышлял Пётр. — Что-то произошло в тот год, изменившее судьбу Целера навсегда...»
Чтобы занять высокие посты, требовались деньги, протекция или талант. Семья Целера не была ни богатой, ни знатной, а сам Целер, будучи исполнительным и добросовестным, звёзд с неба не хватал. Разумеется, не обошлось без взятки — это было незаконно, но прибегали к этому способу все. Вслух об этом не говорилось, и формальная экспертиза утверждала, что все кандидаты на государственные должности обладают исключительными способностями...
Целер в тот год обзавёлся деньгами. Достаточно большими, чтобы купить себе пост в администрации.
Инстинкт, который часто подсказывал Петру, виновен или невиновен обвиняемый — каков бы ни был официальный вердикт, — сработал и на этот раз. Пётр знал, откуда Целер взял деньги. Он заработал их на спекуляциях зерном!
Пётр с лёгкостью представил себе эту сцену: молодой честолюбивый Целер (без гроша за душой, но зато с уймой знакомых и приятелей) заключает сделку с капитаном одной из александрийских барок — сделку, которая принесла прибыль им обоим. Партия «испорченного» зерна будет передана на один из государственных складов, и его начальник получит щедрое вознаграждение, а затем зерно будет продано голодающим людям по завышенной цене...
Все эти картины пронеслись в мозгу Петра за несколько секунд. Сердце колотилось в груди, губы пересохли.
— Досточтимые члены этого почтенного собрания! Мне осталось сказать только одно. Спросите сами себя: когда мой дядя рисковал своей жизнью, чтобы спасти Империю от персов, а бедняки Константинополя просили хлеба — чем таким занимался Целер, что совершенно неожиданно принесло ему богатство и власть?!
Туника его намокла от пота, ноги дрожали. Пётр медленно сошёл с трибуны и вернулся на своё место в проходе.
Звенящее молчание воцарилось в зале заседаний Сената. Пётр с тревогой ждал гневных опровержений Целера — если его обвинения были голословны...
Наконец тишину нарушил Целер, бросивший с нервным смешком:
— Если лучшее, что может сделать этот мальчишка, чтобы оправдать своего дядю, — это предъявить мне столь дикие обвинения... полагаю, мы просто проигнорируем его.
