Юстиниан - страница 111

Но даже если каким-то чудом эта победа была бы достигнута малой кровью — ничто уже не приносило постаревшему Юстиниану радости. Без Феодоры, без возможности поделиться с ней своими бедами и победами жизнь его потеряла всякий смысл.

Но жизнь тем не менее продолжалась. Объединённую Империю ещё предстояло строить — а она была теперь гораздо больше, чем в те времена, когда Юстиниан впервые облёкся в порфиру. Вопрос о единоверии был всё ещё не решён до конца, а в Италии — кроме огромной и сложной задачи восстановления страны в целом — следовало вернуть рабов хозяевам, а колонов выселить из захваченных имений землевладельцев.

Заледенев душой, Неспящий с головой погрузился в решение бесконечных проблем в тщетной попытке заполнить пустоту и бессмысленность своего земного существования...

В тот же год, когда остготы были перебиты в битвах при Буста Галлорум и Моне Лактариус, два монаха-несторианца из Персии, только что вернувшиеся из путешествия по Китаю, попросили у императора аудиенции.

— Монахи уже здесь, август! — сообщил силентиарий императору, работавшему в своём кабинете.

Именно здесь, в покоях императора Юстиниана, а не в государственных учреждениях или палатах совета, осуществлялось управление Римской Империей. «Тысячеглазый» император, Неспящий работал все ночи напролёт, до самого рассвета.

— Ах, это ты, Павел... — император с улыбкой поднял голову, оторвавшись от трактата, который до этого изучал. — Одна болтливая птичка напела мне, что ты пишешь стихи. Гекзаметром описываешь наш храм Святой Софии.

— Птичка сказала правду, август.

— Тогда я с нетерпением жду авторское исполнение по завершении работы. Пригласи гостей.

— Отцы Иероним и Антоний! — объявил силентиарий и с поклоном удалился, сияя от удовольствия.

Два монаха в чёрных рясах вошли в кабинет и смиренно поклонились.

— Мы высоко ценим оказанную нам честь, август! — сказал один из них, дородный и крепкий мужчина с большой лысой головой, мясистым горбатым носом и живыми чёрными глазами. — Я — отец Иероним. Это мой собрат во Христе, отец Антоний.

Отец Антоний был худ, тщедушен и напоминал птицу. Он поспешно поклонился и немного нервно улыбнулся. Император удивлённо поднял брови.

— Но... я так понял, что вы — персы. А имена у вас римские.

— Наш настоятель требовал, чтобы мы в крещении принимали имена римских святых отцов, в честь основателя нашего ордена — великого Нестора, — пояснил отец Иероним.

— Понимаю. Ну, святые отцы, и чем же я могу помочь вам? А быть может, это мне нужно просить у вас помощи? Как несториане, вы можете помочь мне развязать гордиев узел христианских доктрин, которые — увы! — слишком сложны. Это касается моего Эдикта об осуждении «Трёх Глав», написанных некими последователями Нестора. Мои подданные не хотят его принимать.

— Увы, цезарь, наш визит связан не с духовными вопросами, а скорее с мамоной! — отвечал Иероним. — Скажи, цезарь, если бы я спросил тебя, какой предмет роскоши в Империи самый дорогой — что бы ты ответил?

— Шёлк! — ни секунды не колеблясь, ответил Юстиниан. — Он необходим для парадных одеяний императора, чиновников и духовенства, для подарков иноземным владыкам... и, конечно, шёлк любят женщины. Однако стоимость его непомерно высока. Благодаря тому, что мы контролируем Баб-эль-Мандебский пролив, ведущий в Красное море, мы можем получать шёлк из Китая — наши торговцы покупают его на острове Тапробан[148]. Беда в том, что персы обосновались прямо на острове и успевают скупить весь шёлк до нас. Остаётся ещё сухопутный торговый маршрут — Великий шёлковый путь — из Китая через Центральную Азию в Персию и Средиземноморье. Наши купцы покупают его на приграничных базарах.

— Что ставит персов в привилегированное положение — у них монополия на цены, — заметил Антоний.

— Точно! — с жаром воскликнул Юстиниан.

— Значит, было бы хорошо, если бы шёлк могли производить внутри Римской Империи? — спросил отец Иероним.

— Это было бы прекрасно. Но, увы, это только мечты.