Юрий Тынянов - страница 70
«Все неверно, все колеблется…»
«Все кажется неверным».
«Все неверно, все в Риме неверно…»
«Никто ничего не знает…»
«Несуществующее государство…»
«…несуществующее пространство…»
«…никто не знал, куда идет корабль (государства. — А.Б.)…»
«…он понял, что не существует…»
«…не нахожу себя самого…»
«Время было неверное…»
Всеобщность, всемирность, вечность, непоправимость растворяют историю. Историческая конкретность, прикрепленность ко времени расплывается по векам и пространствам и служит — всем, всегда.
«Стояла ночь…
Нессельрод спал в своей постели…
…спала в Петербурге… Катя…
И все были бездомны.
Не было власти на земле…
Чумные дети тонко стонали под Гумрами, и пил в карантине десятую рюмку водки безродный итальянец Мартиненго…
Потому что не было власти на земле и время сдвигалось…»
Время сдвигалось, сдвигалось пространство, повторялись события. Всеобщностью, невыделейностью по важности людей и событий, повторяемостью пронизывает Тынянов роман.
«В это утро суворовским маршем через лесистые горы шли к Ахалкалакам войска…
В это утро проснулся желтый, как лимон, Родофиникин…
В это утро Абуль-Касим-Хан сидел над донесением Аббасу-Мирзё.
В это утро Нина проснулась в маленькой комнате.
Сашка в это утро проснулся не в своей комнате, а в девичьей.
В это утро приехал в Тифлис доктор Макниль.
Грибоедов долго спал в это утро».
Через три года в «Восковой персоне» эта всеобщность, невыделенность по важности людей и событий станет главным приемом.
И после смерти Грибоедова все повторяется сначала. Темы проходят как в каденции, сжато, только напоминанием: опять пушечный салют, опять Белая галерея и портретная зала, по которой год назад шел Грибоедов, опять церемониймейстер, два камер-юнкера, два камергера и гофмейстер, обер-церемониймейстер, обер-гофмаршал, опять министр двора, вице-канцлер, генералитет и знаменитейшие особы обоего пола, опять чеканили медаль, опять у генералов на обеде, и опять Бенкендорф со всею свободою светского человека и временщика обратился с просьбою о Льве и Солнце для брата, опять театр и Катя Телешова. Только сейчас вместо коллежского советника А. С. Грибоедова, привезшего императору Туркменчайский трактат, все это происходит с его высочеством принцем Хозревом-Мирзой, привезшим императору извинения за убийство его посла — А. С. Грибоедова. И сводятся темы так:
«Разве знает Хозрев, что российский успех не пойдет ему впрок, что он слишком вскружит ему голову и что через пять лет, во время борьбы за престол, ему выколют глаза и он проживет жизнь свою слепым?
И знают ли почетные караулы, расставленные у Тифлиса для отдания последних почестей телу Грибоедова, медленно движущемуся к Тифлису, знают ли они, кого они встречают?»
И мертвый Вазир-Мухтар медленно плывет на волах в ящике между двумя мешками соломы.
«Вазир-Мухтар продолжал существовать…»
«Вазир-Мухтар существовал…»
«Вазир-Мухтар существовал.
В городе Тебризе сидела Нина и ждала письма…
Фаддей Булгарин, склоняясь над корректурою «Пчелы», правил: «…благополучно прибыв в город Тегеран, имел торжественную аудиенцию у его величества…»
«Грибоедов существовал».
«Имя Вазир-Мухтара ползло по дорогам, скакало на чапарских лошадях, подвигалось к Тебризу, плескало восстанием у ворот Грузии.
Вазир-Мухтар существовал».
Медленно плывет по мертвым дорогам мертвый Вазир-Мухтар. И получает в пути выговоры от начальства.
«А Вазир-Мухтар… полз, тащился на арбах, на перекладных по всем дорогам Российской империи.
А дороги были дурные, холодные, мерзлые, нищих было много, проходили по дорогам обтрепанные войска. А он не унывал, все ковылял, подпрыгивая на курьерских, перекладных, в почтовых колясках. Фигурировал в донесениях.
