Но в «Кюхле» уксусного брожения нет, и поэтому появление Булгарина и Греча сразу же после разгрома восстания становится лишь эпиграфом к новой эпохе. Пребывание же Булгарина и Греча в главе кратковременно, и поэтому захват ими повествовательной власти мнимый. Все это нужно для того, чтобы показать, кто победил, и самое главное — показать историческую преходящесть победы.
Писатель трезво и точно оценивает историю. Он хорошо помнит, что, кроме Булгарина и Греча, в эти годы «внутри государства совершалась великая работа, — работа глухая и безмолвная, но деятельная и непрерывная; всюду росло недовольство, революционные идеи за эти двадцать пять лет (то есть после 1825 года. — А.Б.) распространились шире, чем за все предшествующее столетие…»[69]
В эти годы Тынянов еще не думал о том, что после декабристского и других восстаний оставалось все меньше надежд на свободу.
В «повести о декабристе», в которой рассказывается о гибели движения, а одной из причин гибели была измена, изменников нет и тема измены едва намечена. Во втором романе измена, изменники становятся темой, мотивами и действующими лицами.
Измена в «Кюхле» носит частный, преимущественно не политический характер, традиционно связана с Булгариным, и там, где выделена в сюжетную линию, связана с двумя женщинами. Первая женщина легкомысленна и существенной роли в жизни героя не играет. Вторая ждала Вильгельма пятнадцать лет и изменила не человеку, которого не разлюбила, а слову: она не поехала за ним в Сибирь. Автор относится к ней хорошо и не упрекает ее. Об измене тайному обществу сказано только в связи с доносом Ростовцева. Трубецкой, заподозренный в измене или трусости, оказывается не изменником, а трусом. Людей, изменивших декабристам, в романе нет. Они появятся во втором романе и не упоминанием, а действующими лицами, решающими судьбы целых сюжетных линий.
Женская измена в «Кюхле» мотивирована бытовыми причинами: легкомыслием и тем, что «сердце стареет». Первая измена описана подробно и без обобщений: автор не настаивает на том, что все женщины во все века человеческой истории изменницы. О булгаринской измене сказано вскользь, в прошедшем времени: «Этот неопрятный, толстый человек, который был когда-то изменником…» В «Кюхле» измена не играет существенной роли, потому что нет главной измены: измены декабристов своему делу. Верность декабризму в романе сохранена на всю жизнь. После гибели декабризма Кюхельбекер все время вспоминает о днях, когда он был в «стае той орлиной»[70], и из всех воспоминаний эти самые радостные: так вспоминается молодость. «Узник седеет, горбится, зрение его слабеет, здоровье начинает изменять. И все-таки он молод… Время для него остановилось. Он может умереть от болезни, может ослепнуть, но умрет молодым».
Убежденный в верности своего героя декабризму, Тынянов не дает в романе следствия.
Поведение декабристов на следствии кажется необъяснимым: в подавляющем большинстве эти смелые, самоотверженные и решительные люди, попав в тюрьму, растерялись тотчас же и в первые же дни были сломлены. П. Е. Щеголев по этому поводу пишет: «…следственные процессы… производят тяжелое впечатление полнейшей бессистемностью показаний, обилием сообщений, признаний и раскаяний»[71].
Строгий и осторожный историк, П. Е. Щеголев после многолетнего изучения материалов следствия и суда над декабристами делает такое заключение:
«Привлеченные к следствию заговорщики — от прапорщика до генерала — не проявили никакой стойкости и с удивительной безудержностью спешили поведать своим судьям все тайные действия, все слова, вымолвленные со значением и без значения в пустой болтовне, все мысли, даже самые сокровенные; спешили назвать возможно больше имен, хорошо зная, что всякое указание влечет за собой арест; не останавливались по временам даже перед наветами и оговорами своих товарищей и раскаивались, раскаивались без конца. Следователи без особых усилий добивались от своих подследственных ответов на все вопросы. Напрасно было бы объяснять такое чрезмерное обнажение тайн сознательным стремлением уяснить правительству смысл и значение своей заговорщической деятельности и таким образом как бы продолжить пропаганду дела. Такое объяснение не отвечает положению вещей, ибо — надо признать — огромное большинство декабристов выказало самое настоящее малодушие. Если бы они не были на следствии так красноречивы, так многоглаголивы, если бы больше думали о возможных результатах своих оглашений и выдач, то, несомненно, было бы меньше жертв, меньше страданий, и самая революционная идея не была бы сведена к такому ничтожному бытию, в какое она попала после суда над декабристами»
