— Карош рус вера! Хачу к попу ходит.
Князья разъехались по своим уделам собирать воинство, чтобы затем собраться всем вместе на Нижнем Днепре близ местечка Оплешье.
Куда ни глянь — всюду весна зеленеет. Цветет, благоухает и в лесу, и на лугу, и в поле. Первая трель соловья, первое ку-ку зегзицы, первая гроза. Охота ли в такую пору тащиться на чужбину, где опасности, лишения, неизвестность? Ну, да ведь не впервой…
Со времен Святослава, ходившего войной на Царьград и Болгарию, не видел Днепр столь большого количества ладей. В каждой пятисаженной лодке умещалось по сорок-шестьдесят дружинников. Князья и воевода плыли на легких стругах, а вооружение, щиты, кольчуги везли в насадах — плоскодонных глубокосидящих судах с набоями на бортах.
Гребцы работали веслами на сменку, а когда тянул попутный ветерок, поднимали полсть из плотной ткани. Иногда шли без весел и без парусов — высокая полая вода несла суда очень ходко. Родные берега проплывали за бортом, воины провожали их глазами со смешанным чувством привязанности и прощания.
По воде стекались в Низовье киевляне, черниговцы, смоляне, волынцы, галичане. Еще тысяча галичан и волынцев со своими воеводами Домамерчем и Держикраем Владиславичем плыла по Днестру в море, чтобы из него войти в устье Днепра и подняться против течения до Олешья.
Курские, трубчевские, путивльские князья и воеводы вели свои полки сухопутьем на конях: верхоконные дружинники в седлах, пешцы — на телегах вместе с оружием и бронею.
И полпути еще не одолели, как встретились с татарами. Они ждали русских возле Заруба, небольшого городка у излучины Днепра, делавшего здесь резкий поворот на полуденную сторону.
Их было всего десять человек, один из них — толковин, способный перетолковывать с татарского на русский и половецкий. Он и одеждой выделялся: девять татар в одинаковых дорожных чапанах из грубошерстного сукна, а на нем драгоценное запашное платье из балдакина, шелковые и золотые нити которого переливались на солнце и невольно притягивали взгляд, так что русские поначалу приняли его за старшого. Оружия ни при ком не было.
Мстислав Киевский, Мстислав Удатный и Даниил Волынский пересели из ладей в седла и вместе с малыми дружинами приблизилась к татарам.
— Салям! Салям! — разноголосо приветствовали те.
Словно не слыша их, Мстислав Киевский спросил с нескрываемой угрозой в голосе:
— Кто прислал вас?
— Билге Чингисхан, — ответил один из скромно одетых татар, который и оказался главным в посольской группе, как потом выяснилось.
— Мудрый великий хан, — перевел татарин в балдакине.
— А ты кто есть?
— Мерген, багатур.
— Меткий стрелок и богатырь, — перевел толковин и от себя добавил: — Сотник, у него под началом сто нукеров, сильных дружинников.
— Где же твои нукеры?
Сотник небрежно махнул рукой в сторону степи.
— Нойон Субудай велел передать вам, что мы не хотим драться с русскими, потому что мы не на вас пришли, а пришли на холопов и конюхов наших, на половцев.
— А зачем же вы на нашу землю ступили? Тут ведь кругом русские города. Там вон, на закатной стороне — Торческ, Юрьев, на том берегу Днепра — Переяславль. А вниз по реке, где вы шли…
— Знаем, — перебил татарин, сообразив, куда клонит русский князь. — Мы шли мимо Корсуня, Канева и нигде даже курицы не тронули. Не хотим и дальше трогать вашу землю, ни городов ваших, ни сел ваших.
— А чего же вы хотите тогда?
— Мы хотим тогда, чтобы вы взяли с нами мир. А половцы если побегут к вам, то гоните их от себя, а товар их и все имения забирайте себе.
— Зачем же мы это должны делать? — вмешался Мстислав Удатный. — Я вот женат на половчанке, дочери хана.
— Но знаем мы, что половцы вам тоже много зла сделали.
— А вам-то они чем не угодили?
— Они с кавказскими народами дружили против нас, многих нукеров сразили стрелам.
— Да что их слушать? Гнать их без разговору! — не удержался пылкий юный князь Даниил.
Удатный легонько отстранил его, продолжал, тая подозрение:
— Не это же ли вы говорили половцам, когда они вместе с аланами защищали от вас свою землю?
Толмач на этот раз что-то долго перелагал на татарский язык слова русского князя, а сотник тоже почему-то очень трудно уяснял себе вопрос. Черные глаза его расширились от удивления или возмущения так, что ресницы поднялись до самых бровей. Он стал переминаться на своих удивительно коротких, каких не бывает у обычных людей, ногах, одутловатые, далеко отстающие от скул щеки вздрагивали.
