- Не для нас селенья чужих князей, - окончательно решил Страшко, несытно наевшись хлеба да щей, сваренных из травы Демьяном. - Добро хоть живыми назад вернулись. А то, слыхать, бывает и худо. Теперь нам надо идти борзее! Одно спасенье - добраться к Суздалю до зимы…
А зима была уже близко. Трава по утрам стояла вся в изморози, торчком, как сделанная из стекла; лужи затягивало ледком.
И вот перед самой зимой, холодным ноябрьским утром бежане пришли к реке Москве.
За тёмной стеной лесов река бежала неслышно и быстро, неся на себе неверные отраженья просторного, клочковатого неба. У берегов на воде светлели контуры жёлтых, по-осеннему сникших берёз и больших, взнесённых кверху, медового цвета, сосен.
Холмистый берег здесь круто сходил к реке. А за рекой, за устьем Неглинки, опять поднимался холм, подпёртый лесами. На самой вершине того холма стоял невысокий «остой» - бревенчатая сторожевая башня без крыши и частокола - будущий Кремль. Под остоем, на среднем ходу холма и возле самой воды, лепились избёнки маленького посёлка и княжья церковка. На сильной воде колыхалась нехитрая пристань из цельных брёвен.
В тот год Москва была не селом и не крепостью, а лишь маленьким безымянным посёлком с безликим названием «княжья». Но люди здесь жили, как и везде на Руси, хлопотливо, трудолюбиво, с неистощимым терпеньем снося несчастья да беды, радуясь каждой малой удаче.
Посёлок здесь встал давно. От века жило на землях Оки и Москвы-реки могучее племя вятичей. Жили они по рекам, в лесах - в починках и городищах, в сёлах и мелких посёлках, в избах без окон и труб - с чёрным дымом, с огромной печью из самодельных глиняных кирпичей, с негаснущим родовым очагом. Добыть огонь было трудно, а дать огонь соседу или чужому считалось большой бедой, поэтому очаги не гасились.
От негасимых огней - особенно жарким летом - селенья часто горели. Пепел да чёрное, обгорелое место были привычны, как мор, как голодное лето, как лютые, злые зимы или бесстрашные жадные звери - волки, медведи да рыси, дерущие скот, а часто - и человека.
Но вятичи были упорны. На горестных пепелищах они опять возводили избы. Опять разводили скот и птицу. Опять на нехитрых станках, под открытым небом, в кузницах и сараях, мастерили посуду из глины и дерева, скамьи, топоры и ручки для топоров, лопаты, цепы из дуба, корыта из липы, кади для мёда и жита, ведра и гребешки для волос, обувь да лёгкие кошели из мягкого лыка и спелого камыша.
Так опять возникал сосновый посёлок. В центре его поднималась церковка, а по краям, защищая от бесов, ставились сделанные из брёвен боги - Ярила, Велес да Лель. Боги стояли и улыбались раскрашенными губами, глядя туда, откуда всходило солнце, а жертвенный дым курился, летел, поднимаясь кверху, и также кверху летел предсмертный крик петуха.
Силками и хитрой охотой вятичи добывали в лесу пушного зверя и птицу. Они добывали мёд, собирали жёлуди, из которых делали кашу, брали грибы, орехи, ягоды, птичьи яйца.
В реке и озёрах ловили «мордами» рыбу, искали сладкие корни кувшинок и тростника, сушили их, растирали в муку и делали хлебы. В лугах они находили съедобные и лечебные травы. Вокруг выжигали лес под чёрную ляду[16], раздирали сохами пашню и сеяли всякие зёрна, особенно рожь и ячмень, а для ткацкого дела - лён.
Были у вятичей кузни и горны, и камни, служившие жерновами. Ставились возле изб «верейные зубы», на которых сучили верёвки из крепкой мочалы, из конопли и волокон крапивы, из камыша-рогоза и многих других растений. Были у них и ткацкие хитроумные станы, на которых вырабатывалась не только посконина, но и тонкое полотно из льна для тельной одежды. Были гончарные, оружейные и иные мастеровые дела.
Вятичи, опасаясь врагов, строили на холмах большие остои с крепким, высоким тыном. На скрещеньях дорог, на лесных просеках и тропах рубили «тверди» - малые крепостные сторожки.
Бились они дубиной, рогатиной, топором, умело владели луком. Но чаще шли на врагов с рогатиной и дубиной: вместо того чтобы издали пускать стрелу за стрелой, не проще ли сойтись вплотную и так решить, кому помогают боги, а кто пришёл по лукавству бесов?
