Коли рязанцы верх возьмут, что скажут люди: «Юрий-то только по Москве летает соколом!» А коли москвичи выстоят, разве опять же не его попрекнут: «Что ж ты не поспешал на выручку, когда мы кровью-то умывались?»
Батюшка к битве непричастен, да и не посмеет его никто и ни в чём обвинить. Как бы ни вышло, а все скажут люди: знать, так Бог повелел.
Коли хитрый Протасий Вельяминов (и то предполагал Юрий) решил сдать битву рязанцам кровью одних лишь смердов и слобожан, так и в том ему выгода: мол, в том положении, в котором мы оказались, при явно превосходящих числом рязанцах надо было сдержать их натиск да с достоинством идти после на мировую. Зато боярские-то дружины остались в сохранности. Поди, бояре за то Протасию благодарностей нанесут!
А что ж он, Юрий, видел все, да не встрял! Дед его малым числом немцев бил! Брат отцов Дмитрий ни перед коим врагом меча не опускал! Так разве в жилах Юрия иная кровь?
Кроме того, мнилось Юрию, что под рукой у него такая собрана силища, что коли вовремя да отважно в бой её повести, так она и одна решит исход битвы. А коли и не решит, так авось заставит чуток охолонуть рязанцев, а то вон они вновь с горы, как муравьи, побежали.
А Акинф Гаврилыч явно насмешничал: «Успеешь ещё отличиться-то!»
Однако ж надо было так ответить боярину, чтобы запомнилось!
- Не отличиться спешу, боярин, людям московским спешу на выручку! - крикнул Юрий. Жаль, рядом-то не было никого! И уже тише прибавил: - А тебе, Акинф Гаврилыч, и это припомню!
- Что ещё? - усмехнулся Акинф.
Юрьев жеребец, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, напирал на Ботрю. Юрий жеребца лишь чуть сдерживал, так что Акинф был вынужден пятиться перед конской мордой.
- Али не знаешь? - склонившись с седла, зло выдохнул Юрий. - Али не ты к батюшке поддубенских мужиков с ябедой на меня наслал?
- Эка ты, Юрий Данилыч, о чём помянул!. - удивился боярин и покачал головой: - Твоя забава, моя забота! Да, ить дело-то прошлое! Нам с тобой ныне рука об руку биться, а ты обиды пестуешь! Не ладно то, княжич!
- Ладить-то после будем! - пригрозил Юрий.
Он резко дёрнул узду, вздыбил коня и, развернувшись, помчался прочь.
Юрий видел, как от рязанцев с прибрежного холма уже не чинным строем, а вразброд сбегали, видать, последние остатки пешцев. Он рассчитал, что со своими конными войдёт им в спину как раз тогда, когда они вломятся в поди уж шаткую, обессиленную стену москвичей. С двух стороц они враз искрошат рязанцев, сколько б их ни было, а коли Константин кинет наконец свою конницу, так будет время, чтобы успеть развернуться и принять её в лоб.
На скаку он просунул руку в ремённую петлю паворзня[49], накрепко стянул петлю на стальных наручах[50], потянул из поножен длинный тяжкий меч. Сердце, так долго томившееся в груди ожиданием подвига, как ледяной водой из ушата окатило знобким холодом:
«Верно ли делаю? Верно ли?»
Но не было уже в сердце места сомнениям, и сердце, в жуткой гибельной радости трепыхнувшись в груди, будто ответило:
«Верно!»
- Бей! Бей! - неожиданно сорвавшимся на петушиный крик голосом закричал Юрий и, лишь краем глаза ухватив, как всполошились от его крика дружинники, не оглядываясь, не придерживая коня, полетел вперёд.
А сзади его уже нагонял и точно подхлёстывал ответный злой и радостный крик застоявшихся дружинников, успевших за это долгое морозное утро накопить в душах обиду и ярость на упрямых рязанцев, не схотевших добром отдать москвичам свои земли.
Да ведь и не важно, на что обидеться, драться-то меж собой мы можем и безо всякой обиды. Хотя и обиды в русской душе всегда с избытком. Так что главное, было бы кому первому прокричать: «Бе-е-е-е-е-й!»
Юрьевы боярчата, да и прочие дружинники, оказавшись позади, изо всех сил нахлёстывали лошадей, чтобы догнать княжича. Впрочем, и Юрий, разумеется, не настолько был безрассуден, чтобы в одиночку врезаться в тыл рязанцам. Когда огромная, более чем в тысячу лошадей Юрьева дружина тронулась за своим вожаком, вытянувшись в дугу, он придержал коня, дождался, когда рядом с ним оказались окольные: Федька Мина, Андрюха Конобей, Редегин, Гуслень, Аминь - словом, его верная сотня.
