В углу - стопки книг в яркой, пестрой обложке. Беру верхнюю, с трудом перевожу с немецкого: "Сто солдатских анекдотов". Переворачиваю страницу и не верю глазам: на великолепной бумаге, типографски блестяще выполненный ошеломляюще похабный рисунок. Швыряю книгу в угол. Какая гадость!
- Что там? - спрашивает Гранович.
Гранович тянется к стопке, качает головой.
- Да, цивилизация!..
- С новосельем! - раздается в дверях веселый голос Машеньки. - Женя, что вы смотрите?
Гранович поспешно бросает книжку на пол, загораживает Машеньке путь.
- Ничего, Машенька, ерунда.
- А все-таки?
- Пособие для немецких солдат... по любви.
Щеки девушки рдеют.
Начинается наш трудовой день.
Чернякова читает корректуру, я правлю корреспонденции, Метников, насвистывая, составляет макет номера.
Из типографии доносится веселый смех - это потешает наборщиц разбитной Леша Зайцев, наш шофер. Дел у него сегодня немного, следить за крохотным движком надобности нынче нет. Газету будем печатать здесь - печатная машина в порядке, работать в просторном помещении удобнее, чем в тесном автобусе. Я чаще, чем другие сотрудники, хожу в типографию и замечаю, как поразному относятся девушки-наборщицы к бойкому шоферу. Зина бросает на Лешу неодобрительные взгляды.
Только изредка, при удачной шутке, ее тонкие брови вздрагивают. Нюра простодушно хохочет, порой, точно ее щекочут, взвизгивает.
- Слушайте, Гуарий, - раздается насмешливый голос Метникова. - Вы думаете, у нас в газете шестнадцать полос да еще воскресное приложение? Не думаете? Тогда наполовину сократите!
Миша Гуарий страдальчески морщится, начинает беспощадно резать свое творение. Вид у него сумрачный, решительный, тонкие ноздри раздуваются.
- Миша, - как ни в чем не бывало спрашивает Метников, - нравятся вам мои усы?
- Скверные, неприличные, рыжие усишки! - зло рубит Гуарий.
Секретарь хохочет.
- Вам изменяет вкус, Миша. Порядочный мужчина должен быть с усами. Если бы у вас были усы, вы писали бы короче.
- Оставьте меня в покое! - кричит Гуарий.
Кончится это тем, что Миша посопит, толково сократит свою статью и начнет рассказывать о Карфагене.
Пунические войны - тема его кандидатской диссертации; из жизни Древнего Рима Миша вдохновенно черпает всевозможные поучительные истории по любому поводу.
Часа в три весь основной материал отправлен в набор. Осталось сдать фельетон Грановича и статью Кудрина "Коммунисты одной роты". Заместитель редактора часа три назад выехал в ближайшую часть и должен вот-вот вернуться.
Отправляемся обедать все вместе, заодно нужно узнать, где предстоит сегодня ночевать. Ведет нас Гулевой.
Метников сегодня в отличном настроении. Поглядывая на розовощекого кареглазого Гулевого, он подтрунивает:
- Шикарная у вас жизнь, Гулевой! Возглавляете издательство, которое выпускает всего одну газету, и то без вашей помощи.
Гулевой беззлобно отшучивается.
- Что бы вы без меня делали? Ни поесть вам, ни поспать, разъединой газеты и то не выпустить!
И начальник издательства прав. Благодаря его хлопотам мы пока ни в чем не испытываем нужды. Кажется, сами собой доставляются бумага, горючее, промерзлые, но удивительно вкусные буханки хлеба, консервы.
Наконец, переезжая, мы никогда не задумываемся над тем, где остановимся: Гулевой все устроит!
Гуарий по пути срывает с забора какое-то объявление, свистит:
- Видали, вы!
И читает:
..."Жителям города Б. в двухдневный срок предлагается сдать германской армии теплые вещи, как-то: валенки, полушубки, тулупы, кожаные и шерстяные рукавицы, а также теплые платки.
Уклонившиеся от выполнения настоящего приказа будут привлечены к ответственности по всей строгости законов военного времени.
Бургомистр А. Никольский".
Приказ отпечатан на машинке, выглядит этот листок совсем обычно, но каким чужим миром веет от него!
- Пошли, пошли, нечего заниматься пустяками, - торопит Пресс.
Гуарий рвет объявление, колючий ветерок подхватывает мелкие клочья и, кружа, уносит по улице.
У крепкого деревянного домика с облупившимися крашеными наличниками останавливаемся. Против окон свежим срезом желтеет широкий пень - старая ветла пошла на дрова.
