Усилием воли Юрий подавил волнение и продолжал перебирать свои карточки, на которых по кусочкам разложил Толстого.
Ася не слушала. Она перестала слушать после того, как Юрий изобличил Валентина Антоновича в ненаучности его заключений.
Ася пришла на семинар в полной уверенности, что будет хвалить Ускова, хотя не знала, какие открытия ей предстоит услышать. В глубине души она считала Юрочку «занозой». Враждовать с ним не было смысла. Но когда Усов обрушил критический пыл и на Валентина Антоновича, Ася круто изменила намерение.
«Дурак!» — энергично решила она и приступила к обдумыванию контрвыступления. На этот раз она не брала первая слова. Дорофеева отняла от щек большие белые руки и, грустно рассматривая их, сказала:
— А ничего нового о Толстом из доклада Ускова я не узнала. Напротив, Толстой-художник от меня куда-то ушел…
Усков побледнел.
Студенты выступали один за другим, и с каждым новым выступлением Усков стремительно погружался в пропасть.
Катастрофа была неожиданной и полной.
Усков смотрел на свою картотеку в тупом оцепенении, не умея скрыть горе и не догадываясь, что его нужно скрывать. Когда Валентин Антонович поднялся, Усков сгорбился. Ему хотелось зажмуриться.
— Друзья! — сказал Валентин Антонович. — Мы выслушали доклад, который многих из вас, как я вижу, привел в смущение. Наш уважаемый коллега отверг все работы, существовавшие до него, зачеркнул опыт предшественников, и получилось убыточное озорство. Но не только в озорстве беда вашей работы, товарищ Усков. (Юрий поднял голову и тотчас опустил.) Есть и посерьезнее ошибки. Беда ваша в том, что вы, сами не подозревая того, свели свой труд к номенклатуре, и в результате — схоластика.
Все ниже опускал Усков бедную голову. Вдруг он насторожился, щеки зарделись.
— В самом начале вашего научного пути, — говорил профессор, — я хочу вас предостеречь…
«Значит, еще не конец, — блеснула в мозгу Юрия живительная мысль. — Он говорит: в начале пути».
— Ваша работа дерзка, и дерзость ее ни на чем не основана, выводы ваши далеко не научны, но… — продолжал Валентин Антонович, — но все же я чувствую в ней то внутреннее волнение, которое дает нам право в вас верить. Есть один грех, который я не прощаю. Это — равнодушие. Человек, равнодушный к работе, навсегда безнадежен.
Он окинул аудиторию взглядом, задержался на Асе. Ася ответила почтительной и чуть восхищенной улыбкой. Почему-то профессор вдруг рассердился, надвинул шляпу на лоб и ушел, не задержавшись для разговора, как делал обычно.
Занятия кончились. Студенты расходились по домам, в читальню, столовую. В аудиториях, коридорах было шумно, кто-то шутил, смеялся, спорил о чем-то. Был день как день. Что же случилось?
Один студент писал полгода работу. Ничего путного не вышло из этой работы. Разве никогда не случалось того же с другими? Однако Юрий был несчастен. Он шел, свесив голову, ничего не видя кругом, пока его не догнала Маша.
Точно проснувшись, Юрий оглянулся по сторонам и только теперь заметил, как буйно и неудержимо делает свое дело весна. Еще утром земля была скована морозом, а сейчас шумно неслась в арыках вода, выплескивая через края пену, журчали ручьи, разливаясь в низинах. Синим блеском сверкало небо; вдали поднимались белые шатры гор. Длинное облако с позолоченной солнцем каймой зацепилось за вершину горы и остановилось в раздумье.
Маша молча шагала рядом с Усковым.
Год назад она так же шла с Митей Агаповым Девичьим полем в Москве. Была тоже весна. Таял снег, серые тучи затянули низкое небо, но в лицо дул теплый и влажный ветер; в голых березах кричали грачи.
«Где ты, Митя?»
— Ты увидишь, как цветут в горах тюльпаны, — рассказывал между тем Юрий. — Представляешь, желтый, лиловый, розовый луг?
Он с таким жаром описывал прелести весны в горах, что Маша поняла, как он страдает от своей неудачи и боится, что все презирают или жалеют его.
— Ты столько прочел книг, что я поразилась, — сказала Маша. — Ты удивительно трудоспособный!
Притворное оживление Ускова погасло.
— Вон идет ишак. Тоже «тру-до-спо-соб-ный».
— Брось, Юрий, хандрить.
— Я напишу две, три или триста работ, но научусь работать, как нужно! — упрямо сказал он.
