— Разве только остановлено наступление? — возразила Маша. — Под Москвой они отброшены с потерями, на много километров.
— Да-да!.. Что-то я вас не помню… — Методистка внимательно разглядывала Машу.
— Я по поводу урока, — объяснила Маша. — У меня через два дня урок.
— А-а… Ну, давайте!
А Маша держала в руках всего лишь четвертушку бумаги, где написан был план.
Она составила этот план в полчаса.
Тема — басня Крылова «Волк на псарне».
Столько-то минут на биографию, столько-то…
Над чем тут мудрить?
Сейчас она с неожиданным страхом ждала суждения методистки. Марина Николаевна пробежала глазами Машин план и отложила листок. Выражение живого интереса на ее лице сменилось досадой.
— Зачем вы хотите им читать эту басню? — сердито спросила она.
— Как — зачем? Ведь в программе…
— Программа программой. Но — вы-то, вы!.. Неужели вам не захотелось поинтереснее и хоть немного по-своему ввести в класс Крылова?
— Но, — ответила Маша, невольно задетая, — ведь существуют законы, как строить урок. Надо знать эти законы…
— Правильно, надо! Поэт должен тоже знать законы стихосложения. Да ведь с одними законами — не поэт.
— Понимаю.
— Педагогика потому и искусство, что открывает просторы для творчества. Что и как — в преподавании эти вопросы вечно новы, как во всяком искусстве.
— Марина Николаевна, дайте мой план! — Маша взяла со стола четвертушку бумаги.
Методистка с любопытством следила за ней. Маша разорвала бумажку:
— Попробую сделать все по-другому.
Когда, окончив десятилетку, Маша поступала на литературное отделение педагогического института, меньше всего она думала о профессии педагога. Вообще о специальности она в то время почти не задумывалась. Конечно, такое легкомыслие непростительно было даже для ее семнадцати лет. Многие десятиклассники еще в школе определили свой жизненный путь. Геолог-разведчик, инженер, астроном, врач — сколько профессий!
Именно потому, что все они были одинаково хороши и серьезны, Маша ни на одной не могла остановить выбор. Она любила литературу. Но разве любовь к литературе — профессия?
«Что я буду делать потом, после вуза?» — задавала себе Маша вопрос.
Однако четыре года, отделявшие от окончания института, казались таким долгим сроком!
«Увидим, что будет потом!»
Маша поступила на литературное отделение. Она доучилась до третьего курса, а вопрос, кем же быть, так и не был решен.
Учительницей? Была в этой профессии будничность, страшившая Машу. Один, два, три года, десять лет подряд повторять в классе, когда родился Пушкин и что такое подлежащее? И все?
Маше казалось, что это все.
Но в последний приезд Маши во Владимировку произошел разговор с тетей Полей.
Они сидели на крылечке. Позади дома — вишневый сад; на отлете, вся видная с крыльца, стояла школа.
— Раньше это была церковно-приходская школа, вовсе неприглядная на вид, — рассказывала тетя Поля. — От недосмотра крыша проржавела, в дожди протекала, в классе провалились две половицы. Долго пришлось кланяться старосте, пока починил… После революции в школе, помню, был митинг. Провожали в Красную гвардию пятерых добровольцев. Все это были ребята, которым еще до семнадцатого года я потихоньку от старосты и законоучителя отца Леонида читала «Окопную правду», когда Ивану Никодимовичу случалось прислать с фронта. Теперь один из тех добровольцев, Петр Семеныч, председатель колхоза… Озорной был в ребятах нынешний председатель колхоза! — добавила тетя Поля с улыбкой.
Потянул ветерок, перебрал на голове ее тронутые сединой волосы, шелохнул на плечах край косынки. Вечерний закат, раскинувшийся в полнеба, отбросил на лицо мягкий розовый свет.
У правления колхоза ударили в железную доску. Мальчишка лет десяти, в длинных, до пят, штанах, стучал в нее палкой, сзывая, должно быть, бригадиров на собрание. Тетя Поля последила за ним взглядом и, обернувшись к Маше, сказала:
— Вот и ты будешь учительницей…
— Я? — искренне изумилась Маша. — Нет, едва ли.
— Что такое?
Маша смутилась.
Нелепо и странно было бы ответить тете Поле: скучно!
Вместо ответа Маша спросила:
— Тетя Поля, что самое главное в деле учителя?
Подумав, тетя Поля сказала:
