На обратном пути мне попался Сурок. У меня было хорошее настроение. Может быть, потому, что Акулинин похвалил мой рисунок.
– Коленька, – сказала я, – в моем видении ты существуешь как повод к действию…
Он сделал вид, что меня не понял. Но на всякий случай смутился.
– Ты обещал мне посидеть после доклада, – говорю я. Хотя он вовсе не обещал мне позировать, а докладом просто отговаривался. – Посидишь? Я тебя напишу за один сеанс!..
– Скоро сессия, – говорит Сурок и краснеет. – Напиши Гранда. Он красивый…
– У Гранда тоже сессия, – говорю я. – И при чем тут красота? Красивых скучно писать…
– А меня не скучно? – спрашивает он и отворачивает лицо.
– Конечно, нет, – говорю я. – Ты такой смешной, долговязый, и руки у тебя большие… Я уже придумала, как тебя напишу. Это будет такой портрет!.. Он мне по ночам снится!..
– Кто снится? – переспрашивает Сурок и краснеет. – Я, что ли?
– Портрет, а не ты, – говорю я. – Твой портрет…
Мы влезаем в автобус. Он набит битком. Сурок молчит, и я молчу. Он не любит разговаривать в автобусе: ему кажется, что все нас слушают. И все на нас смотрят. Такой уж это зверь, Сурок, «пугливый и осторожный». Он стоит рядом со мной в тесном автобусе, задрав голову, я вижу над собой его острый подбородок. Он смотрит в окно поверх моей головы и вдруг краснеет. Просто так, сам по себе. От своих мыслей. Наверное, ему кажется, что я в него влюблена. Ему всегда что-нибудь кажется…
Не знаю, почему мне так хочется его написать. По-человечески мне больше нравится Валька Тарасов, но писать его совсем неинтересно. Ни Гранда с его экзотической испанской бородкой, ни красивую Риту!.. Какая-то есть в этом загадка!..
– Ну, значит, до воскресенья, – говорю я на прощание. Я делаю вид, как будто мы обо всем договорились. Кажется, такая тактика самая правильная.
Идет снег. Ветра нет, и снег падает тихо, почти отвесно. На улице уже вечер, хотя на часах еще нет шести. Я люблю зиму. Зимнюю улицу, зимние дома, зимние деревья. И само слово «зима». Оно такое белое, тихое. У меня есть много зимних пейзажей. Акварель с белилами. И просто акварель, а вместо белил – незакрашенная бумага… Снежинки щекочут мне лицо, я иду и улыбаюсь. И встречные мне улыбаются сквозь снег. Возможно, они думают, что у меня завтра свадьба…
Дверь мне открывает мама. Она сама вернулась только что, и растаявший снег еще блестит в ее волосах. Мы обедаем вместе: у папы перевыборное собрание, тетя Варя с Юлькой ушли в театр. Юлька позвонила и сказала, что у нее есть два билета в «Таганку»…
Я вспоминаю о Юльке, и у меня портится настроение.
Мама спрашивает меня о новостях. В отличие от папы, который часто перебивает меня, говоря: «А конкретней?» – мама любит подробности. И я подробно рассказываю ей обо всем. О том, что было на лекциях, и о том, как Акулинин похвалил мой рисунок. И про то, как мы шли из института с Сурковым и он почти согласился мне позировать.
Но думаю я все время о Юльке. И, словно угадав мои мысли, мама вдруг говорит:
– Варю беспокоит Юлька… Она находит, что девочка очень переменилась… Тебе что-нибудь известно?
– Вы это вчера обсуждали до поздней ночи? – спрашиваю я, чтобы потянуть время.
– И это тоже, – говорит мама и смотрит на меня пристально. Так она смотрит на меня всегда, когда хочет, чтобы я в чем-то созналась. Хотя бы в том, что разбила чашку…
– Ты что-то знаешь, – говорит она.
– Даже если я что-то знаю, все равно не скажу. Потому что это не моя тайна…
– Значит, все-таки тайна существует, – говорит мама голосом следователя.
– Тайна есть у каждого человека, – говорю я. – У всех, кроме меня. Одна я тебе все рассказываю…
– Ну, то, что ты рассказываешь… – говорит мама и умолкает. Я понимаю, почему она замолчала.
– Договаривай, – говорю я. – Я не обижусь… Ты хотела сказать, что все мои истории, как у Зинаиды, на уровне второклассников – посмотрел, сказал, похвалил… Никакой разницы!..
– Зинаиде сорок, а тебе девятнадцать, – говорит мама.
Я убираю со стола посуду и ставлю в мойку. Пускаю горячую воду. Я сердита на маму за этот разговор. А может быть, я сердита на себя. Мне хочется рассказать обо всем маме, но я обещала молчать. Юлька мне этого никогда не простит.
