Юноша с перчаткой - страница 87

— Проснулась? — спросил он. — Небось гуляла всю ночь?..

— Я не гуляла. У меня работа такая.

— Интересно, что за работа, — сказал он. — Если не секрет…

— Я ночная няня, — ответила я.

Это его рассмешило.

— Няня, — повторил он со вкусом. — К тебе это не подходит… Слово какое-то старушечье!..

Он смотрел на меня все также внимательно и насмешливо. Я знала, что я ему нравлюсь. И он мне нравился тоже.

Вагон качнуло, и он придержал меня за локоть. Он стоял так близко от меня, что я чувствовала его дыхание на своем лице. От него пахло табаком, как и полагалось неподходящему мальчику. На вид ему было лет семнадцать.

— И кого же ты нянчишь? — спросил он.

— Своих детей.

— И много их у тебя? «Детей»?

— Шестьдесят.

— Жми до сотни, — сказал он. И, помолчав, спросил: — А меня понянчить не хочешь?

Я не ответила. Я знала, что мы сейчас расстанемся и больше не встретимся никогда.

— Между прочим, я тоже с ночной, — сказал он. — В военкомат вызывали — осенью должны взять…

К нашему разговору прислушивались те, кто стояли вокруг. Им было интересно.

— Сойдем? — предложил он вдруг.

Электричка приближалась к станции. Это была платформа Хотьково.

— Сойдем, — сказала я.

Мы протиснулись на площадку, и он спрыгнул еще на ходу.

— Ну, ты что? — сказал он.

Я покачала головой. Меня оттеснили в сторону.

Вернувшись в Перловку, я все рассказала Вике. И еще много раз я рассказывала об этом разным людям в разные годы. О своем неподходящем мальчике, и о том, как я не решилась спрыгнуть за ним на платформу.

Рассказала и Ане. Мы с ней увиделись, когда ей было уже за тридцать. И у нее был вполне подходящий муж.

1974

В детстве его укусил заяц. Родители привели его в зоопарк, и он просунул палец сквозь проволочную сетку; должно быть, заяц подумал, что это морковка.

Он был маленький, кудрявый. Золотые — кольцами — локоны делали его похожим на ангела. Люди на улице умилялись. И я, когда вела его за руку, очень гордилась, что у меня такой брат. Слово двоюродный я тогда нарочно опускала.

Еще до его появления я учила жену моего дяди, красавицу, тоже с золотыми локонами, как надо рожать.

— Положи подушечку, ляг на нее вот так, — я показывала, как надо лечь — вниз лицом, — и быстренько встань! На подушечке будет ребеночек.

Мне было пять лет. Я считала, что дети рождаются из пупа, иначе зачем эта дырочка на животе?

Он родился в ночь под Новый год, и я его сразу полюбила. Мальчишки звали его Редиской. А иногда и я тоже. Хотя на редиску он был мало похож. Светленький, со стройными ножками. Он жил со своими родителями в полуквартале от нас. Позади их дома был фруктовый сад — большая редкость для нашего города, где за серыми домами лепились пыльные дворы, даже не дворы — задворки с помойками и кошачьим визгом. У них позади пятиэтажного дома был фруктовый сад — принадлежность бывшего домовладельца. Весной белый от цветущих вишен и яблонь — осенью жильцы делили между собой урожай, — сад этот был прекрасен. И в этом саду я гуляла со своим маленьким братом. Гуляя с ним, я призвана была оберегать его от всяких напастей. Но однажды мне это не удалось — кто-то из мальчишек случайно толкнул его, и он упал в лужу.

— А ты куда смотрела, большая дура? — грубо крикнула тетя, прибежав на его плач.

Конечно, она очень испугалась. Но все же это совсем не шло к ее золотым локонам. Я повернулась и молча ушла. С этого дня я перестала гулять у них в саду. И не скоро согласилась бывать в их доме. Как ни старалась тетя меня задобрить — и подарками и ласковыми словами.

Прошло много времени, пока я простила обиду, — добиться прощения у ребенка куда труднее, чем у взрослого.

Мой маленький брат тем временем рос. В его комнате стояла плетеная корзина с игрушками. Все они были поломаны. В этом, собственно, для него и состояла игра — разломать, заглянуть внутрь. Ломал он не только игрушки.

Однажды со стола дяди исчез будильник. Его искали везде, но не нашли. Вдруг кто-то услышал слабое тиканье. Оно доносилось из детской.