— Да, мать! Кого я видел! — радостно вскрикивает он. — Зельца!..
Саша Зельцер был его школьным другом с первого до восьмого класса. Я эту дружбу всячески поощряла. Мне нравился Саша — глазастый, живой мальчишка. И семья приличная: отец — профессор математики, лауреат каких-то премий, мать — завуч в музыкальной школе. Витька очень любил Сашу. Только и слышалось: «Мы с Зельцем», «Зельц и я», «Я и Зельц». Клюшки, гитара, боксерские перчатки — все это «мы с Зельцем»… Саша увлекался то тем, то другим. Его увлечения влетали нам с Борей в копеечку. Потом Зельцеры переехали в другой дом, Саша перевелся в новую школу. Это была специальная математическая школа. Увлечение математикой вытеснило у Саши все другие, а дружба стала ослабевать. Она не оборвалась, как обрывается туго натянутый провод, а как-то провисла, обмякла. Рассуждая логически, я понимала, что Зельц не виноват в том, что его закадычный дружок «не сечет» в математике. Что для Саши это не увлечение, а дело всей жизни. Но я видела, как Витька страдает, и где-то в душе — отбросим логику! — не прощала охлаждения. И теперь, спустя столько времени, какая-то неприязнь осталась.
— Как Зельц? — говорю я. — Небось уже институт кончает?
— Ты почти угадала. Он уже на четвертом!.. Сдал за два курса!
Витька произносит это с гордостью. Все же он любит Зельца.
— Ты представляешь? Выхожу из мастерской и встречаю натурального Зельца! Он находит, что я в порядке. А сам! Ты бы видела! Отрастил бородку, вид пижонский!..
— Между прочим, со временем вычислительная машина сумеет обшлепать любого математика!
Я нарочно употребляю Микино «обшлепать».
— Только не Зельца! — говорит Витька. И глаза его блестят.
А мне обидно! Почему Зельц на четвертом курсе, а мой сидит в мастерской и чинит всякую рухлядь! И ему дают «на чай» сигареты!..
Лучше бы он мне не рассказывал про эту встречу.
Приходит Борис, и мы ужинаем втроем. Вернее, это нечто среднее между ужином и обедом.
Не все ли равно, как это назвать. Вечерняя трапеза при свете настольной лампы, будь благословенна!.. Когда не надо стоять у окна, и смотреть в темноту, и ждать, не мелькнет ли в арке ворот знакомый силуэт…
За чаем Витька рассказывает «на бис» про старика с радиолой и встречу с Зельцем. Борис выслушивает его, снисходительно позевывая. Мне кажется, он зевает нарочито, показывая этим свое равнодушие к блестящим успехам Зельца. Не мой характер! Я еле сдерживаю себя, чтобы не сказать что-нибудь ядовитое. Вроде: «Оказывается, некоторых устраивает наша система высшего образования!» или: «Между прочим, зельц — это сорт колбасы с крупным жиром»… Нет, нет! Только не сегодня!
Меня тянет к окну — привычка. Но сегодня все тот же пейзаж выглядит по-иному. Темнота не таит опасности, фонари подмигивают дружелюбно. У Колесниковых в двух окнах темно, а в третьем горит торшер. Странно, что я не встречаю Леху!
Наши собачники уже «на линии». Два охотничьих сеттера, Бой и Леда, прочесывают скверик в поисках дичи. Длинная, как трамвай, такса Беба семенит на коротеньких ножках рядом с коротконогой хозяйкой. Дворняга с роскошным именем Жанна заливается громким простецким лаем, на что бульдог Рамэ отвечает брезгливым молчанием. Он призер многочисленных выставок, и у него столько медалей, что ему мог бы позавидовать какой-нибудь генерал-аншеф. А вот и пенсионерка-овчарка со своим хозяином, тоже пенсионером. Овчарку зовут странно — Верба. Она давно поняла, что шпионов не существует, во всяком случае — в нашем подъезде. А ей с молодых лет так хотелось поймать хоть одного шпиона!..
Я жалею собак. Одна из самых страшных картин, какие можно видеть в городе, — потерявшаяся собака. Какое отчаяние в глазах! Как, должно быть, мутит от чужих людей! Какая толпа незнакомых запахов и голосов! И все меньше надежды!.. И никакой возможности объяснить!
За моей спиной тишина. Борис и Витька сели за шахматы. Я в этом совсем не разбираюсь. По-моему, это просто хороший способ молчать, сохраняя умный вид. Потом мы снова пьем чай с вишневым вареньем, слушаем песни Высоцкого — Витька принес новую ленту. «Ах вы, кони мои, пр-ри-вер-ред-ли-вые!..» До чего он хрипатый, этот Высоцкий, но что-то в нем есть.
